Родной дом встретил девушку суматохой, если не сказать паникой, вызванной ее отсутствием. Она опоздала на ужин на целый час!
Поставив лошадь в конюшню и уклончиво ответив на вопросы домочадцев, Кейт с понурой головой поднялась в свою комнату и плотно затворила за собой дверь.
Вскоре пришел отец и увидел, что дочь лежит на постели, уткнувшись лицом в подушку. Уильям Оливер присел на край кровати и нежно погладил Кейт по голове.
Немного успокоившись, девушка произнесла:
— Это из-за Ларри. Я только что с ним встречалась.
Банкир не стал ничего говорить, а просто положил ладонь на ее затылок.
— Этой ночью Ларри собирается пробраться в Крукт-Хорн, чтобы освободить Тома Дэниельса, — сообщила Кейт. — Это самоубийство! Я пыталась его отговорить и предложила уехать вместе с ним.
Отец вздрогнул, но опять промолчал.
— Это правда, что Ларри пытался рассказать тебе, как Джей Кресс подкупил его и вынудил совершить бесстыдный поступок?
— Да, он пытался мне что-то объяснить.
— А ты в ответ только улыбался?
— Да.
— И теперь из-за этого Ларри подставит себя под пули!
— Очень даже может быть! — отозвался банкир, поднялся и, подойдя к окну, выглянул на улицу.
В темноте все дома в Крукт-Хорне светились тусклым светом. В городке никто еще не спал. Ветер гулял по кронам деревьев, а в высоком черном небе лениво мигали звезды.
— Недоверие и сомнение испортило людей, — задумчиво промолвил Оливер. — Я слишком долго занимался финансами, чтобы разбираться в психологии. От оружия люди гибнут десятками, а презрение убивает их тысячами.
До Крукт-Хорна они доехали вместе. На самой окраине, прощаясь с Черри, Линмаус взял ее за обе руки. И это получилось у него как-то очень естественно.
— Скоро увидимся, — пообещал он девушке.
— Конечно, — ответила она. — Удачи тебе, Ларри! — В сильном волнении Черри вцепилась в руку Линмауса, но тут же отпустила ее.
Выехав на городскую улицу, Ларри обернулся и помахал девушке рукой. В ответ она тоже помахала ему. Затем Фортуна вместе с седоком скрылась за углом ближайшего дома.
В этот момент ни Линмаус, ни Черри Дэниельс не верили, что они снова увидят друг друга.
Когда уже и слева и справа от Ларри засветились окна домов, он заметил перед собой на дороге сгорбленный силуэт всадника, сидевшего на длинноногом муле.
Увидев Линмауса, всадник остановил мула и поднял в приветствии руку. Ларри, досадуя, что почти на самом въезде в Крукт-Хорн он наткнулся на незнакомца, тоже остановился и поднял руку. Эта встреча на пустынной улице города показалась ему дурным предзнаменованием. Хорошо еще, что стояла темная ночь и его трудно было узнать.
— Как дела, незнакомец? — спросил Линмаус встречного.
— А мы, сеньор, разве с вами не знакомы?
И тут Ларри узнал голос брата Хуана.
— Ты что здесь делаешь? Неужели меня ждешь? — удивился он.
— Да, — признался францисканец.
— И знал, что я поеду этой дорогой?
— Да.
— Как? Ведь я сам только в последний момент выбрал ее.
— Нетрудно было догадаться, что ты поедешь самым сложным и опасным для тебя путем. Посты выставлены в каждом закоулке. Кроме меня, никому не смогло прийти в голову, что ты можешь оказаться на центральной улице. Такое под стать только безумцу.
— Ты что, брат Хуан, считаешь меня безумцем?
— Нет, просто знал, что ты сейчас в отчаянии и способен на что угодно. Поэтому я выбрал самую темную часть города и стал тебя ждать.
— Зачем?
— Да так, хотел с тобой немного поболтать.
— Отлично! — улыбнулся Линмаус. — Говорить с тобой я готов часами, а уж пять минут тем более. Так что ты хотел мне сказать?
— Что авантюра твоя опасная. Хотя ты и сам это знаешь.
— Догадаться нетрудно, брат Хуан. Но не думаю, что ты искал со мной встречи, чтобы сказать только это.
— Конечно нет. Хотел назвать имена тех, кто охраняет тюрьму.
— И кто же они?
— Это Кресс, Дин, Счастливчик Джо, Огден и Гаррисон Райли.
— О них я уже слышал.
— Но с ними еще шериф и новый надзиратель.
— Итого семеро, — подытожил Линмаус.
— Да, семеро хорошо вооруженных людей. Теперь тюрьма выглядит как неприступная крепость. У них револьверы, обычные и короткоствольные винтовки, помповые ружья и боевые карабины. Экипированы на славу. С таким оружием можно отбить атаку целого эскадрона.
— Хуан, а ты был внутри?
— Был.
— Как пробраться в тюрьму?
— В здание можно проникнуть через окна. В стене их два. В подвальном помещении тоже есть окошко и дверь. Кроме того, на чердаке дверца и два маленьких оконца, но человек в них свободно пролезет.
— А теперь скажи, Хуан, они охраняют Тома Дэниельса или же всю тюрьму?
— Что ты имеешь в виду?
— К Тому приставлены люди или же охрана только снаружи?
— Нет, сеньор Линмаус, только в местах возможного проникновения.
— Ха! — радостно воскликнул Ларри. — Бог мой, тогда у меня есть хоть маленький шанс. Так, значит, они караулят снаружи?
— Точно.
— Охраняют шесть окон и двери, а центральный вход не в счет?
— Да.
— Получается, для охраны требуется шесть человек?
— Выходит так.
— И только один из них свободен?
— Правильно, сеньор. Но проникнуть в небольшое здание, которое караулят семеро вооруженных до зубов…
— Так, братец, двое охраняют подвал, двое — чердачные окна и дверь, один прогуливается вокруг тюрьмы. Это значит, что у входной двери одновременно может находиться не более трех человек.
— Скорее всего, именно так. Но с такой охраной пробиваться в тюрьму отсоветует даже малый ребенок.
— А если я использую для этого всю свою сноровку, а может, и оружие?
— Ты что, сеньор, собираешься просочиться сквозь толстые тюремные стены?
— Пока еще нет. Просто думаю, что предпринять. Это все, что ты намеревался мне сказать, Хуан?
— Нет, но вижу, что продолжать с тобой разговор просто бессмысленно. Ни переубедить, ни остановить тебя я все равно не смогу.
— Нет, Хуан, не сможешь.
— Тогда хоть ниспошлю на тебя благословение Божье.
— Да о чем ты говоришь? Какое благословение? Мы же с тобой, Хуан, разных вер исповедания.
— Ну и что? — удивился монах. — Зато мы делаем одно дело,
— И какое же?
— Мы пытаемся нести людям добро.
Линмаус засмеялся, но негромко.
— Хуан, это я-то пытаюсь нести людям добро?
— Да, ты. Ты стараешься спасти друга и защитить свою честь. Но кажется, для этих целей ты выбрал не тот путь. Ты встал на путь самоубийцы. Боюсь, ты ничего не добьешься, а только погубишь себя. Так дай же мне перед твоим концом хоть немного тебя утешить.
