А объяснялось все очень просто. Жозеф с детства обладал удивительной способностью засыпать где угодно, когда угодно и спать сколько угодно, то есть до тех пор, пока не разбудят. Этот талант, вряд ли пригодный в любой другой области деятельности, пришелся кстати Жозефу на новом поприще. Он спал, пока карета тащилась по дорогам покоренных германских княжеств от Дуная до Страсбурга; он сладко сопел носом на пути от Эльзаса до Парижа и от Парижа до Наварры; он храпел всю дорогу от Пиренейских гор до Мадрида и миновал Кордову — эту жемчужину среди испанских городов, — не соизволив даже высунуться из окошка и хоть краем глаза полюбоваться удивительной архитектурой. Он спал.
Если бы Жозеф Бертье мог знать, каким станет его пробуждение на перегоне между Кордовой и Кармоной среди диких вершин и серых скал, он вряд ли стал бы предаваться сну с таким самозабвением. Увы! Человеку не дано знать, что ожидает его за следующим поворотом…
Резкий толчок сбросил сонного курьера с широкого заднего сиденья на пол кареты, накренившейся вперед под углом в 45°. Он закатился под переднее сиденье и тщетно пытался подняться, еще не успев очухаться со сна и путаясь в большом, теплом пледе, которым был накрыт. Прошло не меньше минуты, прежде чем отчаянно ругающийся майор сумел с трудом выбраться наружу. Даже в эти мгновения ничто еще не говорило о грозящей опасности. Карета угодила передними колесами в глубокую яму, которую кучер не разглядел. Ничего особенного в этом событии не было — такие случайности нередки на испанских дорогах, — если бы не последовавшее продолжение.
Кучер и двое конвоиров, скакавшие по обе стороны кареты, закончили осмотр передних колес и теперь о чем-то докладывали сержанту. Остальные десять человек, ехавшие позади кареты, сбились в кучку, оживленно обсуждая вынужденную остановку и радуясь незапланированной передышке.
Вот тут-то и началось…
Майор Бертье взирал на происходящее с таким чувством, будто видит кошмарный сон. Дорога в этом месте пролегала почти вплотную к горному склону, и над ней нависал козырьком широкий скалистый выступ, густо увитый ползучими растениями. Внезапно зелень на уровне пары ярдов над основанием скалы раздалась, словно взрезанная лемехом плуга, и что-то темное, огромное, вытянутое устремилось прямо на солдат охраны, с каждой долей секунды набирая скорость. Здоровенное бревно из цельного ствола сосны, подвешенное на краю скалы на двух толстых канатах, отделилось от горного склона и с размаху врезалось в группу ни о чем не подозревающих конвойных. Всех их до единого сбросило на землю. Досталось и лошадям, хотя из них пострадали только две-три, самые крупные. Высота тарана была тщательно подобрана неизвестными нападающими и рассчитана, в первую очередь, на всадников, которые теперь валялись на земле в самых различных позах и со всевозможными ушибами и контузиями, но убитых среди них не было. Лошади, в отличие от своих хозяев, не пострадали совсем, если не считать легкого испуга. Одна из них уже поднялась на ноги, а две другие пытались последовать ее примеру.
И в эту минуту стена зелени, покрывающая скалу, обрушилась на дорогу, накрыв людей и лошадей…
Только теперь перепуганному до глубины души майору стало понятно, что зелень — всего лишь маскировка, искусно вплетенная в большую рыбачью сеть. От обнажившейся скалы к карете и конвою ринулись какие-то люди. Их было много — человек сто, как показалось Жозефу Бертье. На самом-то деле их было всего тридцать, но у страха глаза велики, а родственник маршала не страдал избытком храбрости, чего нельзя было сказать о воображении. Одетые в живописные лохмотья, с перекошенными в крике зверскими рожами, разбойники набросились на солдат и в считанные мгновения связали их по рукам и ногам. Никто не успел произвести в нападавших ни единого выстрела. Человек пять бросились к майору. Он один остался целым и невредимым, так как все это время стоял в стороне и под прикрытием кареты. Волна угрозы, исходящая от приближающихся к нему разбойников, побудила оцепеневшего майора к активным действиям. Нет, он не схватился за пистолет или за шпагу, чтобы дать отпор бандитам. Вместо этого он с ловкостью ящерицы нырнул в карету, захлопнул за собой дверцу и забился под переднее сиденье, закрыв лицо первым, что попалось под руку, а именно кожаной сумкой с документами и личным посланием императора, адресованным адмиралу Вильневу.
Грубые руки безжалостно извлекли всхлипывающего от страха курьера из его жалкого убежища. Кто-то вырвал у него сумку…
— Что у тебя здесь, вонючка? — прорычал ему в лицо на ломаном французском здоровяк с рыжими волосами, от которого за милю несло чесноком. — Золото?..
Не дождавшись ответа от перепуганного майора, рыжий раскрыл сумку и пренебрежительно фыркнул:
— Бумаги! Говори, где золото?! А это дерьмо можешь забрать, — с этими словами он сунул сумку обратно в руки опешившему курьеру. — Куда спрятал золото? Признавайся!
— Нет у меня золота! — завопил Жозеф Бертье, обретший, наконец-то, дар речи. — Я только курьер, простой почтальон! Не убивайте меня, умоляю вас! У меня только письма и больше ничего. Хотите — заберите мой кошелек. Там у меня… сто… двадцать франков.
— Золотом? — алчно спросил рыжий.
— Нет, ассигнациями, — пролепетал майор.
— Черт бы тебя забрал! — презрительно сплюнул разбойник. — Ладно, давай ассигнациями.
Пока Жозеф Бертье дрожащими пальцами вытаскивал из внутреннего кармана мундира свою наличность, остальные разбойники закончили вязать конвойных и переловили всех лошадей. Дружными усилиями они навьючили связанных солдат на коней и вытащили из искусно замаскированной ямы, покрытой досками так, чтобы по ней могли проехать конные, но не карета с ее широко расставленными колесами, экипаж, в который погрузили отобранное у охраны оружие и бесцеремонно втолкнули связанного по рукам и ногам майора. Сумка с документами осталась при нем.
Куда его везли, Жозеф Бертье не знал и не хотел знать. Как и все прочие, он был наслышан о жестокости испанских разбойников. В свое время его потряс рассказ о распиленном пополам французском офицере, угодившем в лапы Запаты, и теперь майор с ужасом рисовал перед мысленным взором жуткую картину: он лежит голый, привязанный к деревянным козлам, а двое разбойников, злобно ухмыляясь, подкрадываются к нему с огромной двуручной пилой. Больше всего на свете он мечтал теперь, чтобы путешествие никогда не кончилось, сознавая в глубине души, как несбыточны его мечты. Сам того не замечая, он тихо скулил, ерзая по заднему сиденью и пытаясь ослабить путы, но люди Запаты знали свое дело, и он только разодрал в кровь запястья.
