— Но ты ведь едешь в Карлион, — опомнился Константин. — Тебя вообще здесь не было, разве не так?
— И в Карлионе не было тоже. И чем еще хороша большая армия — она вся сумеет молчать?
— К чему ты клонишь?!
— Не клоню, а продолжаю по порядку. — Даже если порядка тут уже никакого не было. — Но ладно уж. Собственно… Собственно говоря, я вообще не понимаю, зачем вы все это затеяли.
Воцарилась зловещая, но от того не менее озадаченная пауза.
— Что значит, зачем? — переспросил Константин.
— Ради власти, которой вы не достигнете. Ради земли, которую не получите. Все что вы можете получить — чуть больше чем имеете сейчас. Зато большой кровью.
— Ну и почему бы нет? — не понял Константин.
— Все только ради синицы в руке? И только?
— Журавль в небе приводит к погибели.
— Это не так обидно, как синица.
— И все-таки меч есть меч, — спокойно произнес Кадор. — Какая разница, как он попал к нам в руки. А ты был так любезен, что сам принес его.
— Это всего лишь вещь, которую каждый сочтет своим долгом взять как угодно.
— Если посмеет и сможет.
— С таким же успехом как вы — мало что получив и может быть, все потеряв. Не приходило ли вам в голову, что я принес сюда это искушение не случайно.
Константин вдруг взволнованно вскочил.
— Это ничего не значит. Ты не Артур, ты — только Мордред, ты сам это сказал!
— Но у меня меч! Просто вещь! И она у меня в руках! — Я мягким движением извлек его из ножен. С почти нежным шелестом. Никто еще не озаботился забрать его у меня, мы все еще играли с хорошими минами при плохой игре и изображали из меня почетного гостя, которому просто некуда деваться посреди такого скопления войск. И играли в то, что они меня не боятся, и не боятся оставаться со мной наедине — тем более, что все прочие находились всего лишь за тонкими матерчатыми стенками. Кадор тоже вскочил, глядя на меч завороженно и встревоженно. Оба они сами схватились за рукояти мечей. — Так кто тут король?
Я и не подумал нападать ни на кого из них. Вместо этого я рассек ближайшую стенку и вышел наружу, к слегка обалдевшим воинам Корнуолла.
— Итак! — сказал я громко, во всеуслышанье. — Я лишаю брата моего Кадора права наследовать мне, и объявляю своим наследником Гарета Лотианского, писано в Камелоте не далее седьмого дня, скреплено печатями и заверено лицами духовными и светскими! А до вступления его в должный возраст, регентами его назначаются сестра моя Моргейза, а также Королевский Совет, состав которого также скреплен печатями. Найдя же здесь, в Корнуолле, измену и прискорбное малодушие, вызываю на смертный бой родича моего Константина, дабы ответил он передо мной и перед богами!
— Прискорбное малодушие?.. — свирепо прошипел Константин, выходя вслед за мной, с треском раздраженно раздирая ткань пошире. Несмотря на все происходящее в реальности, он, как и всегда в случаях со мной, был сбит с толку, на что, конечно, очень досадовал, и не знал, на каком свете находится прямо сейчас и как на это реагировать.
Все окружающее я охватывал очень схематично: палатки, воины, расставленные как фигуры на доске — с мечами, с топорами, и с луками. Отлично, лучники даже целились. Я отошел на пару шагов и сделал Константину приглашающий жест мечом: ну же! Тот тоже сделал пару шагов в сторону, очень взвешенно, то ли примериваясь к бою, то ли к тому, чтобы дать какой-то знак. Краем глаза я видел, как из той же дыры в палатке вышел Кадор. Огляделся, судя по напряженной позе, посмотрел в нужном направлении и шевельнулся. В голове ожила просчитанная схема.
Этот мир существует для моего удовольствия. Потому что я и есть весь этот мир. Каждый из нас. И ты тоже. Но ты — брак, ты моя неудача. А я, наверное, твоя. Так кто выиграет? Одна сторона единой, в конечном счете, сущности, или другая? Все мы — одно и то же, только во множестве версий, стремящемся к бесконечности…
Я просто сделал шаг влево и повернулся.
Стрела, предназначавшаяся мне, попала в Константина. Еще две свистнули мимо.
Кадор страшно вскрикнул. Константин очень удивленно посмотрел на отца, на стрелу, вонзившуюся глубоко ему под руку, у самого края лорики, и повалился на землю, выронив меч и схватившись другой рукой за древко. Выстрел мог быть более удачным, или менее. Он мог быть смертельным, а мог прийтись в доспех несколько иначе и не нанести вреда… фокус мог и не удаться, кроме того, что стрела бы все-таки прошла по этой траектории, а наша реакция — намного выше обычной человеческой. Только это «нечеловеческое» свойство я и применил.
И я ошибся… Константин захрипел, задергался, изо рта его хлынула кровь. Не очень чисто, но все-таки удар оказался смертельным. По моей коже невольно побежали ледяные мурашки.
«Опять ты?..» — прошептал я еле слышно. — «Выполняешь все, что мы задумали?» Хотя мы «задумали» и все это — и Константина, и Кадора, бросившегося сейчас к нему, раздавленного горем — он тоже сошел со счетов, бесповоротно — и запеченные в костре детские головы, и жертвоприношения, невольно, все, от чего нам хотелось бы отречься, все, что хотелось бы исправить, раздавить, уничтожить, отторгнуть. Мы все виновны во всем. И все это, в свою очередь, создало нас.
— Прочь, — сказал я негромко и совершенно без выражения, и все кто был на моем пути в испуге, молча, расступились, я неспешно прошел к своему отряду, вроде бы окруженному, но не тронутому и посмотрел на Ланселота. Тот, в ответ, посмотрел на меня, изумленно и выжидающе.
— Так и было задумано?
— Не совсем.
— И что дальше?
— Мы уезжаем.
Нас никто не преследовал. Кадор и его бесполезная армия остались на месте. Им больше не к чему было стремиться. А мы, как во сне, возвращались почти той же дорогой, ведущей в Камелот, в который я вовсе не собирался возвращаться.
— Напомни мне никогда больше не заниматься политикой, — устало проворчал я Гамлету. — Это просто ужас что такое…
— Послушай, — сказал Ланселот странно просветленно, спустя несколько секунд. — Это все… ты даже ничего не сделал!
— Я сплел паутину, — ответил я мрачно. — Я жуткая скотина.
— Перестань! Ведь все кончено. И погиб всего один человек, которого ты даже пальцем не тронул!
— Зато я довел их до этого морально.
— А ты не преувеличиваешь?
— Нет. Иногда я себя просто пугаю. К тому же все это подтасовка, просто нечестно!
Ланселот сочувственно вздохнул и поцокал языком.
— Просто надо убираться отсюда.
— Еще как надо. — Может я и не убивал Константина, но Артура все же убил. Это казалось мне слишком похожим на самоубийство. Самому создать сказку, самому ее уничтожать. Для нас это слишком мягкая, податливая среда, чтобы мы были вправе хоть как-то ее трогать…
