— Так чья же голова хорошо работает? — спросил Хатажуков у Джабаги. — Ты обещал сказать, кто придумал это ночное нападение с вязанками сена горящего.
— Теперь скажу. Теперь нашим благородным пши поздно будет возмущаться тем, что, дескать, желторотый юнец их учит, — с тихим смешком произнес Джабаги. — Твой сын это придумал. Кубати.
Безотрадным было зрелище ханского бегства. Понуро тащились измученные лошади, оставляя подковы в липкой грязи раскисших дорог. Голодные и обозленные всадники постоянно должны были остерегаться черкесских пуль и стрел, неожиданно вылетавших из кустарниковых чащ, отставшие неминуемо подвергались нападению небольших отрядов, скачущих по следам тех, кто шел по шерсть, а возвращался стриженым. Были убийственными и холодные ночлеги в малодоступных болотисто-лесистых местах. Охали больные, стонали раненые. Если кто-то не мог продолжать путь, его просто бросали на дороге, и бедняге оставалось лишь уповать на аллаха, который не был намерен расточать свою милость до бесконечности.
За рекой Кумой у крымчаков начался повальный падеж лошадей, а среди войска вспыхнула эпидемия. Лихорадка и кровавый понос собрали такую обильную жатву, о какой трудно было мечтать защитникам адыгской земли.
Основательно потрепали татар вместе с полком турецких янычар и в следующем году, на Кубани.
Великого неудачника Каплан-Гирея лишили престола.
Новое вторжение ожидалось и в 1709 году. В это время турецкий султан Ахмед намеревался нарушить мирный договор с Россией и двинуться вместе с крымским ханом на Украину, где уже находился со своей армией союзник Порты Карл XII. Случай, казалось, был очень удобный, но…
В мае Петр Первый привел в Азов флотилию из 241 новейшего военного судна. Демонстрация столь могучего флота произвела на Турцию должное впечатление, и шведскому королю было предоставлено самому расхлебывать им же заваренную полтавскую кашу.
Накануне битвы Карл обратился к своим офицерам с такими словами:
— Он (т. е. Петр) приготовил нам много кушанья. Идите же завтра туда, куда ведет вас слава.
«Кушанье» оказалось чрезвычайно неудобоваримым…
После «зело превеликой и нечаемой виктории» русской перестала существовать «непобедимая» тридцатидвухтысячная армия шведов.
Карлу с трудом удалось удрать в Константинополь, под крылышко султана.
Плодовитый французский историограф герцог Луи Сен-Симон очень верно оценил итоги 1709 года, принесшего «полное изменение положения на севере: упадок… Швеции, которая так часто приводила в трепет весь север и не раз заставляла дрожать империю и австрийский дом, и необычайное возвышение другой державы, доселе известной лишь по названию и никогда не влиявшей на другие страны, за исключением своих ближайших соседей».
Время для такого же «изменения положения» на юге еще не пришло, но предпосылки для будущих перемен уже создавались. К этим предпосылкам имели прямое отношение и адыги.
ХАБАР СЕМНАДЦАТЫЙ,
напоминающий слова Тлепша из народной песни:
Считаюсь я сыном матери,
Меня никогда не рождавшей
Сыном меня считает
Отцовства не знавший отец
На другой после битвы день князь Кургоко собирался домой.
Разъезжались в разные стороны группы всадников и разбредались пешие ополченцы, большинству из которых так и не удалось заполучить хотя бы по одной «пленной» лошади: уорки присваивали татарских коней целыми косяками. (Пока «степенные» делили добычу, крестьяне хоронили мертвых воинов.) Кому отправляться на поиски Вшиголового, было ясно с самого начала: Тузарову Канболету и Хатажукову Кубати. А вот где его, предателя, искать, выяснили несколько позже.
Канболет едва лишь успел подумать о том, что неплохо бы посоветоваться с Нартшу, как услышал знакомый с детства насмешливый голос:
— Я же тебе говорил, что найдусь, если будет нужно. Мне сейчас припоминается то времечко, когда сын Каральби без Нартшу на охоту не ездил.
— А я как раз вспомнил об одном своем приятеле, который мог бы мне теперь здорово помочь в одном трудном деле.
— Так не ищи следы медведя, когда он сам перед тобой!
— Нам придется отыскивать шакальи следы…
— Твой одноглазый следопыт уже кое-что пронюхал.
— Ты не шутишь? — недоверчиво улыбаясь, спросил Канболет.
— Пошутить мы еще успеем, а пока я успел сразу после пиршества съездить в шогенуковский хабль и вернуться обратно.
— Мне тоже следовало бы догадаться сделать это…
— Ну, если обо всем будешь догадываться сам, тогда тебе не нужно будет ни друзей, ни родичей.
— Что же ты узнал?
— Алигоко побывал дома.
— А потом?
— Взял запас провизии, забрал спрятанные драгоценности и… — Нартшу выразительно повел плетью в сторону Ошхамахо.
— Поня-я-ятно! — пробасил Тузаров. — Отъел курдюк — и в Курджий?! Нам нельзя терять времени.
— Это было бы глупо! — согласился Нартшу и тихо, как бы про себя, добавил, — особенно если потеряно все остальное…
— Много людей нам не надо? — спросил Канболет. — Там сколько с этим?..
— С Вшиголовым, если верить его унаутам, всего один уорк по имени Зариф. Может, еще кого по пути прихватит…
— Я беру с собой Кубати да вот нашего веселого таулу. А ты?
— Берешь Куанча? — улыбнулся Нартшу. — А сохранилась ли его веселость после ранения в голову? — Абрек делал вид, что не замечает Куанча, стоящего позади Тузарова.
— Эй, ты! — молодой балкарец сердито выглянул из-за спины Канболета. — Из-за моей головы пусть твоя не болит!
— У-о-о! Он здесь? Тогда, дружочек Куанч, если твоя голова в порядке, отгадай загадку: что такое четыре головы, два хвоста, семь ушей и семь глаз?
Куанч мучительно задумался и даже глаза прижмурил от напряжения, потом расхохотался и долго не мог выдавить из себя ни слова.
— Да это… да это… — он показал рукой на абрека и все не мог никак уняться, — это одноглазый Нартшу и одноухий Жарыча верхом на… на ло…шадях!
Канболет и Нартшу тоже посмеялись от души и единодушно сошлись в том мнении, что без такой головы, как у Куанча, им не обойтись.
Подошел с двумя оседланными конями бывший Жихарь, а ныне Жарыча, и, узнав причину всеобщего веселья, с удовольствием похохотал вместе с остальными.
Из стоявшего в отдалении шатра вышел Кубати, и теперь вся пятерка преследователей была в сборе.
— Получил напутствие? — спросил Канболет воспитанника.
