Идея электронного диспетчера завладела Андреем. А тут еще москвичи его подогрели. Они появились в институте неожиданно. Физик Пивень и специалист–электроник, большелобый седой мужчина — его фамилию никто не запомнил. Он был в институте лишь несколько дней. Изучал чертежи самаринской машины, рылся в каких–то справочниках и что–то записывал себе в блокнот.
Потом уехал. Остался Пивень. Этот ничего не спрашивал и не записывал. Днем он в институте не появлялся, а вечером, когда Самарин, Петя Бритько и Саня Кантышев, оставшись после работы, выкладывали на стол чертежи, панели, механизмы своего СД‑1, к Самарину подходил Пивень и просто, как будто они давно работали вместе, говорил:
— Я вам помогу.
Вначале Андрей окидывал его откровенно недоуменным взглядом.
Бритько однажды сказал москвичу:
— Сверхурочные нам не платят.
— Я знаю, — сказал Пивень.
В другой раз Кантышев сообщил: — И вообще, наши дела любительские.
— Знаю, — улыбнулся Пивень.
Москвич являлся в цех аккуратно, в один и тот же час. Подсаживался к столу, помогал ребятам наматывать катушки, паять клеммы, зачищать пластинки. Бритько и Кантышев работали до восьми–девяти, Самарин иногда задерживался до одиннадцати, и столичный физик оставался с ним до конца.
Пивень получал из московского института небольшие посылочки — в них были образцы новых сверхчистых проводников. Московский ученый испытывал их в узлах самаринской машины. Но результаты были неутешительны. Самарин сочуствовал своему другу.
— Тут все дело в схеме, это она несовершенна, — говорил Самарин москвичу, когда, закончив работу, они шли по чисто подметенным и вымытым степнянским улицам. Пивень обыкновенно молчал, было видно, что он не принимает всерьез предположений Андрея. Московский физик не хвалил схему самаринской машины, только однажды как бы между прочим заметил: «Наши ребята знают, что они делают». Под «нашими ребятами» он, очевидно, подразумевал специалистов–электроников своего института и прежде всего того, большелобого.
Они работали много месяцев, бывали вместе в кино, театре, гуляли не однажды вечером по главной степнянской улице, но, как и в первые дни знакомства, называли друг друга на «вы».
Костя, несмотря на свою внешнюю замкнутость, временами говорил горячо и даже руками жестикулировал.
— Мы, конструкторы, по сути и природе своей должны стремиться к вершинам — не тем, которые перед глазами, до которых рукой подать, а к вершинам доступным и недосягаемым для всех других. Перспектива создания машины на сверхчистых проводниках заманчива. Ведь от этого «память» ее станет сильнее в двадцать–тридцать раз!..
Самарин любил минуты таких откровений. Пивень не фантазировал, не мечтал — он рисовал картины мазками цифр. Но именно такие картины могли взволновать Сахарина, увлечь его воображение. И он, конечно, был рад содружеству с москвичами.
Петя Бритько часто спрашивал москвича:
— Скажите, Константин Иванович, а во сколько раз увеличится скорость прохождения сигналов на дозиметр, если вам удастся привить машине сверхчистые проводники?
— Пожалуй, в шестнадцать–восемнадцать.
— Ба-а! — вскрикивал Бритько. — Так это что же тогда получится?.. Братцы, так ведь наш СД‑1 не советчиком диспетчера будет, а настоящим капитаном!.. Он поведет по лавам десятки угольных стругов. По всему горизонту пласта, точно по линейке, протянутся шахты. Их будет двенадцать или пятнадцать. И ни одного человека под землей! СД‑1‑машина с гигантской памятью, с фантастической способностью фиксировать в своем «уме» миллионы значений и понятий!..
— Тебе бы, Петро, поэтом быть, а не техником, — мягко урезонивал его Самарин.
Пивень временами уезжал в Москву, изредка присылал письма, просил подробно рассказывать, как идут дела с машиной, но потом снова являлся в Степнянск и продолжал испытания своих проводников. Иногда с ним приезжали специалисты–электроники — тогда в институте настораживались: «И что там такое делает Самарин?..»
Может быть, москвичи и побудили Каирова пригласить Самарина к себе в лабораторию?..
Андрей уходил из бригады, но не прощался со своими друзьями. Он был уверен, что как раз теперь–то ему и его друзьям предстоит настоящая работа.
2
В институт Самарин пришел в девятом часу. Долго ходил по коридорам, читал таблички на дверях — названия отделов, секторов, лабораторий. Андрей явился на работу, как на праздник: он был в новом коричневом костюме, чисто выбрит, подстрижен. С волнением переступил черту, разделяющую главный корпус с левым крылом здания. Здесь, в лаборатории шахтной автоматики, ему предстояло работать. Как знать, может быть, пройдет несколько лет, и он станет таким же уважаемым человеком в науке, как, скажем, вот эта… «Старший научный сотрудник И. М. Пришельцева» или этот… «Заместитель начальника лаборатории Л. Г. Папиашвили».
Перед дверью Папиашвили Самарин остановился. Вспомнил недавнюю стычку с ним. Папиашвили пришел в экспериментальный цех и потребовал у старшего мастера техническую документацию самаринского АКУ. Ему, дескать, Папиашвили, нужно для отчета.
— АКУ давно внедрен, слава богу, работает хорошо, — сказал мастер. Лаборатория тут ни при чем.
Леон Георгиевич не стал спорить, но велел позвать Самарина. И тут у них произошел неприятный разговор.
— Я полагаю, ваш АКУ, — вежливо заговорил Папиашвили, — имеет прямое отношение к автоматизации шахт. Значит, лаборатория шахтной автоматики и вы, товарищ Самарин, решают одни и те же задачи. И нам известно, что вы охотно пользуетесь трудами нашей лаборатории. Нам только не ясно, почему при этом вы не ставите нас в известность…
Папиашвили говорил спокойно, но его черные выпуклые глаза метали холодные искры. Несоразмерно большая голова, приплюснутое со стороны щек лицо — каждая складка обнаруживала нервозность и неприязнь. Только губы, сухие и бескровные, то и дело расползались в улыбку, но и улыбка его была такой же холодной, как и глаза.
— Очевидно, тут вышло недоразумение, Леон Георгиевич, я не знаю трудов вашей лаборатории, а потому и не мог ими пользоваться.
— Возможно, голубчик, возможно, я неправильно проинформирован. Мы не собираемся вас обвинять, но и вы, и мы — работники одного института; вам, надо полагать, тоже не безразлична репутация нашей фирмы.
— Что же от меня требуется? — Техническая документация прибора. АКУ хоть и внедрен на шахтах, но он еще несовершенен, над ним надо работать — тут вам без помощи лаборатории не обойтись.
Самарин не удивился: разумеется, его прибор далек от совершенства, Андрей и сам знает многие недостатки АКУ. Вот только почему уже созданным прибором занялась лаборатория автоматики — этого он не понимал. Не мог он знать о речи, которую директор института Николай Васильевич Шатилов произнес на последнем заседании ученого совета. А говорил он буквально следующее:
