— Извините, как ваше имя–отчество? — обратился Каиров к Селезневу.
— Александр Петрович.
— А вас, товарищ?
— Макар Федорович Данчин.
— Очень хорошо, товарищи, очень приятно…
Каиров говорил тихо, в нос. И писал в блокноте.
— Запишем вас сюда… нет, нет, вот сюда… Здесь у меня начальники, друзья и все прочие важные лица. Занесем в святцы, надолго, навсегда. Нам с вами дело делать, а не в прятки играть. М-да… Правда, с товарищем Селезневым мы не однажды встречались и по телефону беседовали, но теперь установим серьезные отношения. У вас, как я слышал, и московские физики бывают. Это тоже по нашей части, это тоже нам нужно. Так, пожалуйста, назовите свои координаты.
Записывал старательно. Выводил каждую букву — и это видели не только сидящие с ним рядом горняки, но и Самарин, находившийся от них поодаль.
— Отношения между людьми, — заговорил Каиров, когда кончил писать, — это, как бы вам сказать, фатум, судьба. Мы можем друг другу нравиться, а можем и не нравиться, но обойтись друг без друга не можем. Потому как связаны делом, судьбой. Так я говорю, Александр Петрович, или я не так говорю?
— Верно, Борис Ильич, — опять же, и мы вам…
— Нужны, Александр Петрович, — ох, как бываете нужны вы нашему брату, ученому. Приборчик испытать, опыт под землей поставить — как тут без начальника шахты обойдешься?.. Связь науки и практики. Движущая сила технического прогресса!.. Но позвольте, братцы, зачем вам малая электронная машина? Вы же знаете, что на вашей шахте будет осуществляться план комплексной автоматизации. В плане нет электронной машины, но зато там есть кое–что другое.
— Нас, Борис Ильич, не только далекая перспектива интересует, мы хотим и сегодня иметь автоматы. Вам, наверное, известно, что «Зеленодольская» первой подступилась к «Атаману»… Там, в вышине, под самыми звездами летают космические корабли; на земле конструкторы создают заводы–автоматы, электростанции, управляемые на расстоянии, а под землей — отбойный молоток!
Данчин не принимал участия в беседе. Он вплотную подвинулся к Самарину и все порывался шепнуть ему что–то на ухо.
— В плане, — продолжал Каиров, — мы предусмотрели автоматизацию, высокую степень автоматизации, но, мальчики вы мои милые! Если уж говорить начистоту, то мы не поднесем вам на блюдечке шахту–автомат. И никто вам не поднесет. Шахта–автомат — фантазия, блажь некомпетентных людей.
Каирову захотелось пофилософствовать. На него напал стих откровения и красноречия.
— Мальчики вы мои милые! Будьте вы взрослыми и не верьте всяким россказням. Мало ли какие идеи приходят в голову иным ученым, особенно теоретикам. Им нужно свою зарплату отрабатывать, чины да звания получать, вот они и рисуют безлюдные гидрорудники да шахты–автоматы. А мы люди дела, наш институт производственный — нам не до фантазий. Проблемы автоматизации решаем поочередно и по частям. Например, догадались, что при помощи водички уголек можно нагора поднимать, — и сооружаем гидроподъемник. А там, глядишь, и соорудим электронно–вычислительную машину для шахт. Тогда у нас пойдут и шагающая крепь, и автоматический транспортер, и многие другие механизмы. Но и тогда еще далеко будет до безлюдной выемки. К автоматизации надо идти шажками — топ–топ, топ–том… Недавно к нам пришли горноспасатели. Так, мол, и так, коллеги, на шахтах случаются взрывы. Нет–нет да и бабахнет в забое. Так нам бы приборчик такой, чтоб внутреннее давление почвы измерял, места скопления газов улавливал. А мы им и говорим: приборчик вам? Пожалуйста, соорудим приборчик. Сделаем еще один шажок к сплошной автоматизации. Дайте нам срок, будет вам и белка, будет и свисток. Вставим в электронную машину дополнительный блок, она и этот орешек ра грызет.
И, обращаясь к Самарину:
— Верно я говорю?
Андрей кивнул головой. Борис Ильич продолжал:
— Как видите, задачи решаем малые, локальные, фантазий не разводим.
Данчин сидел, подавшись вперед, положив ладони лопаты на колени.
Бригадир крепильщиков не проронил ни слова и ишь изредка поворачивался назад и взглядывал на Самарина, словно бы желая убедиться, тут ли сидит нужный ему человек.
Селезнев, напротив, вел себя неспокойно. Он хоть и внимательно слушал Каирова, но все время ерзал на стуле, откидывался назад, всплескивал руками.
— На других пластах давно комбайн работает, — заметил Селезнев, едва скрывая раздражение.
— «Атаман» норовист, кровля слабая, тут нужна особая машина, — говорил Борис Ильич, нажимая на каждое слово.
Начальник шахты не соглашался с доводами Каироа, но и не протестовал. Он, правда, не скрывал своего несогласия, но почему–то не считал нужным возражать собеседнику. И когда Каиров кончил, Селезнев хлопнул ладоши, сказал:
— Ладно! Вы нам только об одном скажите: когда будет электронная машина?
— Милый!.. — протянул Каиров. — Она еще в чертежах только да в наших головушках, — показал жестом на свой лоб и на Самарина.
— Ладно! — повторил Селезнев.
Кивнул Каирову, Самарину, направился к выходу. Было видно, что беседой начальник шахты остался недоволен.
На этот раз Каирову не удалось поговорить с Самариным — начальника лаборатории вызвали к директору института. Условились встретиться после обеда. Но в третьем часу Борис Ильич пришел в лабораторию бледный и взволнованный.
Андрей вошел в кабинет вслед за начальником. Борис Ильич выдвинул ящик стола, склонился над ним. Перебирал бумаги. Он слышал приближающегося к нему человека, но не в силах был поднять на него глаза. Он только что узнал имя человека, с которым Мария «познакомилась на море», им оказался Самарин.
А тут еще и он, виновник происшедшего, торчит перед столом.
Чтобы не казнить себя беседой с Самариным, Каиров., как только мог в эту минуту вежливо, сказал:
— Вы меня извините, я сегодня нездоров и сейчас поеду домой. А вы пока работайте по своему плану. Потом мы обо всем условимся.
И Каиров глубже склонился над ящиком письменного стола.
1
Гудевший, словно пчелиный рой, зал затихает. По коврам раздаются торопливые шаги запоздавших зрителей. «Позвольте пройти!», «Извините, пожалуйста». И снова тишина. Ее нарушает лишь нестройный хор скрипок: музыканты пробуют и настраивают инструменты.
Самарин любит эти минуты ожидания. В такие минуты и зрители сродни артистам. Ведь они пришли не только посмотреть, но и показать себя. Все они, и в перовую очередь женщины, прежде чем сесть в эти кресла, долго и тщательно наряжались дома, потом в театральном вестибюле прихорашивались перед зеркалом, затем в ожидании звонков важно и торжественно ходили по кругу. На них смотрели знакомые и незнакомые люди, им говорили комплименты, они приятно улыбались, дамы уверились в том, что выглядят хорошо, молодо, красиво, что такими красивыми они будут оставаться долго, может быть, всегда. Именно поэтому теперь, в последние минуты ожидания, так беззаботны и счастливы их лица, таким восторгом светятся глаза.
