Самарин не удивился: разумеется, его прибор далек от совершенства, Андрей и сам знает многие недостатки АКУ. Вот только почему уже созданным прибором занялась лаборатория автоматики — этого он не понимал. Не мог он знать о речи, которую директор института Николай Васильевич Шатилов произнес на последнем заседании ученого совета. А говорил он буквально следующее:
— Пойдите в цех и посмотрите, что делает там Самарин. Нет–нет, вы пойдите и посмотрите, какие чудеса творит этот слесарь!..
Тут из зала подсказали:
— Он бригадир электроников!
— Вот–вот, бригадир, — подхватил директор. — Нынче не поймешь: где слесарь, где бригадир, а где инженер. Иной столько званий нахватал, что и не перечислишь, а толку с гулькин нос. Другой всю жизнь в тени ходит — фамилию не запомнишь, а дело делает.
Шатилов любил опрощать свою речь, набрасывать на себя маску добродушного мужичка. Он даже голос как–то ловко подделывал под наивного селянина. Однако каждый, кто знал директора, за его словом слышал ядовитый и вполне определенный намек. Говоря о Самарине, директор кидал быстрые взгляды в сторону Каирова. И члены совета вслед за ним взглядывали на Бориса Ильича.
Шатилов еще сказал:
— Он, этот самый бригадир–то, важный приборчик изобрел и внедрил на шахтах. Хороший приборчик, довольны им горняки. А ведь Самарин не в тресте столовых и ресторанов работает, он наш человек, институтский. Выходит, и приборчик сделан не на кондитерской фабрике, а у нас, в институте. Он и электронно–вычислительную машину сделает! А мы будем ушами хлопать и, может быть, не все догадаемся, что и эта новая машина в институте сделана.
Каиров тут встал и перебил директора:
— Николай Васильевич! Я уже все продумал. Все будет учтено и сделано.
— Вот и ладно, — закивал головой директор.
Не знал тогда Самарин, что Папиашвили явился к нему сразу же после ученого совета.
— У меня нет чертежей, — сказал Андрей, — я их отослал в Центральное бюро по изобретательству.
Улыбка стаяла с лица Папиашвили, на Самарина сыпались одни холодные искры. Андрей попросил извинения и склонился над рабочим столом. С тех пор Самарин избегал Папиашвили — этого стройного молодца, всегда одетого ярко и по моде. А теперь — извольте: Папиашвили — его начальник!..
Пока Андрей слонялся по коридорам, предавался размышлениям, ученые явились на работу и заполнили все комнаты. В кабинет Каирова вошли несколько человек. И когда Самарин приблизился к двери начальника лаборатории, из кабинета уже раздавался приглушенный разговор.
Андрей не прошел вперед, куда жестом приглашал его Каиров, а спрятался за спину женщины с копной иссиня–черных волос. Она стояла посреди кабинета и не слишком вежливо говорила:
— Если вы решили, что Пришельцева за какие–то гроши будет тянуть всю теорию, то вы ошиблись.
— Инга Михайловна, золотце, нет у меня возможности…
Разговор принимал меркантильный характер.
— Мы знаем, что у вас есть и чего у вас нет. У вас всегда была для меня одна работа. Инга, делай то, Инга, делай это. А что Инга ежемесячно теряет сто десять рублей — до этого никому нет дела!
— Позвольте, какие сто десять рублей?
— Кандидатские! Вот какие!..
— Но вы же не кандидат! — Вы полагаете, Борис Ильич, что я не понимаю кухни? Скажите вы мне завтра, что… в ученом совете меня не завалят, я тогда с превеликим удовольствием.
— Но я же не могу…
— Расскажите другим, что вы можете, а что не можете… Пришельцева взмахнула пухлой короткой рукой и круто повернулась. Чуть не сбив Самарина, она вышла из кабинета.
Каиров смотрел ей вслед, покачивая головой:
— Ну, характер!..
Краем глаза он скользнул по лицу Самарина. Андрей ступил вперед, хотел представиться, но Борис Ильич широким жестом пригласил его сесть в кресло. Он полагал, что Самарин все слышал, хотя Андрей смотрел в окно и не вникал в суть разговора.
— Видали вы ее! — кивнул на дверь, за которой только что скрылась Пришельцева. — Она теряет сто десять рублей. А я теряю пятьсот оттого, что я не академик. Странная логика!..
Самарин подошел к столу, сел в кресло. Но едва Борис Ильич раскрыл рот, чтобы начать беседу с новым сотрудником, как в кабинет вошел начальник шахты «Зеленодольская» и с ним Данчин — высокий простовато одетый мужчина.
Начальник шахты Александр Петрович Селезнев — (молодой человек с жесткими черными усиками. Говорит певческим музыкальным баском.
— Андрей Фомич тоже тут, очень кстати. Мы ведь и по вашу душу пришли, то есть вашу новую машину хотим заполучить.
— Верим мы в нее, Андрей Фомич, — сказал великан с рыжей шевелюрой, точно отлитой из меди. — Я вам как член месткома говорю. Я в шахтном профсоюзе техникой занимаюсь.
— Помилуйте! — взмолился Каиров, откинувшись в кресле. — Какая машина? Да с чего вы взяли, что машина у Андрея Фомича уже готова?.. Мы к ней, можно сказать, только–только подступаемся, а они — давай на шахту.
Селезнев как–то неспокойно посунулся на стуле, поладил кончиками пальцев усы, исподлобья глянул на Самарина. Данчин тоже сделал нетерпеливое движение, крякнул в ладонь. Наклонившись к уху Самарина, он вполголоса проговорил: «Изменили нам, другой шахте отдаете. Понятно, понятно». Андрей улыбнулся, покачал головой, но рассеивать подозрения Данчина не стал. Считал неучтивым вступать в разговор с посетителями в кабинете начальника.
— Хорошо, Борис Ильич, — примирительно заговорил Селезнев. — Не готова, значит, не готова. Но вы нам пообещайте: как только Советчик диспетчера будет готов, вы установите его на нашей шахте.
— Сдаюсь! Уговорили.
Борис Ильич подумал: «Это хорошо, что Селезнева интересует самаринская машина — ее–то он отдаст, как только она будет готова. Каиров боялся другого: как бы Селезнев не попросил у него схему будущей автоматизации шахты «Зеленодольская». Еще в прошлом году Каиров выступил на областном партийно–хозяйственном активе и перечислил все доблестные дела своей лаборатории. Сказал и о том, что разработана схема комплексной автоматизации шахты «Зеленодольская». Шахта будущего, мечта горняков — безлюдное подземное предприятие недалекого будущего. С тех пор Селезнев не отставал от Каирова: покажите да покажите схему автоматизации «Зеленодольской». Каиров отговаривался, как только мог, наконец утих интерес начальника шахты к схеме, видимо, догадался он, что не все сказанное оратором с трибуны нужно понимать буквально. Впрочем, справедливости ради надо сказать: Каиров хотел испытать на «Зеленодольской» первую установку гидроподъема, созданную лабораторией, но теперь ясно, что гидроподъем не пойдет, в него заложены принципиально ошибочные решения. Каиров ждал грозы; тучи уже собирались в институте; директор обещал вынести на ученый совет разговор о бесплодной работе лаборатории Каирова, о напрасной трате денег; ему, директору, не понять, что жертвы в науке — естественное дело, без них не обойтись. Но теперь у Каирова есть АКУ, СД и Самарин. Теперь Каирову не страшны никакие тучи.
