Последняя мысль согрела Ганнону сердце.
Когда влюбленные скрылись из виду, печаль в глубине души у Квинта разрослась. Но она смягчалась тем, что теперь сестра в безопасности.
– Ты в порядке? – спросил Урций.
– В полном.
– Уверен? Это ж рехнуться можно – найти среди всего этого безумия сестру, да еще со знакомым карфагенянином…
– Ты не ошибся. Если б рядом не было тебя, я решил бы, что все это сон.
– Или кошмар… – Приятель покачал головой. – До сих пор не могу поверить, что ты прикончил одного из наших.
Квинт оторвал глаза от ворот Ахрадины.
– Мне пришлось, Кувшин. Иначе нам обоим был бы фустуарий.
– Не было бы, если б ты убил его – спутника твоей сестры. Ганнона.
Квинт ощутил некоторую вину за свои действия – но лишь немного.
– Ганнон был моим другом, а этого легионера я видел первый раз в жизни. Ты поступил бы точно так же.
– Может быть… – Урций плюнул. – Но мне не хотелось бы принимать такое решение.
– И мне тоже больше не хочется.
– А теперь – Пера. Это другое дело.
В Квинте снова поднялась скорбь о Кораксе вместе со злобой на Перу.
– Мы разыщем говнюка, я знаю.
– Да. Разыщем и возьмем остаток Сиракуз – или в другом порядке, мне все равно. А когда город падет, вся Сицилия последует его примеру, запомни мои слова. Может быть, тогда Сенат позволит нам вернуться домой…
На лице Квинта появилась кривая улыбка. Было много за что благодарить судьбу. «Нам – мне и Урцию – все удалось, – подумал он. – Из-за нас закончилась осада. И победа была невероятной. А теперь последуют новые успехи. В итоге Рим признает усилия легионов Марцелла».
Убийство Коракса и печальные известия от Аврелии о смерти матери еще не уложились в его сознании, но он спас сестру от страшной смерти, и это подняло его дух. К тому же она, похоже, счастлива. В буйные времена такое много значит.
Юноша посмотрел на высокие стены Ахрадины. По крайней мере, на ближайшее время они защитят сестру и ее друга. «Моего друга», – снова подумал Квинт. Потому что, как и Урций, Ганнон оставался ему другом. Квинт издал долгий, медленный вздох.
Одним богам известно, что принесет завтрашний день, но сегодня они все четверо остались живы.
И важно именно это.
В тот кровавый день в 212 году до н. э. большая часть Сиракуз, включая весь район Эпипол, перешла в руки римлян. Узнав, что пригороды Неаполь и Тихе окружены, комендант мощной крепости Эвриала сдал бастион без боя. Весь западный город оказался потерян. Хотя Эпикид продолжал удерживать Ахрадину и Ортигию, передышка для Ганнона и Аврелии оказалась недолгой. Прибытие Гиппократа с Гимильконом и его войском не принесло снятия осады, на что так надеялись. Не сняло осады и усиление карфагенского флота в Большой гавани. Продолжались спорадические стычки, а тем временем римляне укрепили свои позиции в городе и возобновили осаду Ахрадины и Ортигии. Квинт, Урций и их товарищи играли в этом активную роль, но Пера все ускользал от них.
Осенью разразилась чума, от которой пострадали обе стороны, как в стенах города, так и за пределами, но положение карфагенян в южном лагере у болот с плохой санитарией привело к большим потерям. Среди десятков тысяч погибших от мора оказались Гимилькон и Гиппократ. Несмотря на тяжелый удар, оставшиеся сиракузские силы организовали наступление на город в попытке прорвать блокаду. Их ободрило известие об отплытии большого карфагенского флота с южного побережья. Однако страшный шторм и решительный ответ Марцелла, который вышел в море навстречу врагу, привели к тому, что подкрепления изменили курс и направились в итальянский город Тарент, недавно сдавшийся Ганнибалу.
Услышав о том, что карфагенский флот их бросил, сиракузцы попытались начать с Марцеллом переговоры об условиях сдачи. Неудивительно, что римские дезертиры в их рядах, которых было немало, не обрадовались такому развитию событий. В результате прошла волна взаимных убийств между сторонниками и противниками переговоров, и равновесие между двумя сторонами несколько раз нарушалось в ту и другую стороны. Все больше ужасаясь уровнем недоверия и варварства, Ганнон приготовился бежать вместе с Аврелией.
Удобная возможность для Марцелла захватить весь город представилась после того, как он провел тайные переговоры с одним из командиров в Ахрадине, недовольным иберийским наемником по имени Мерик. Вскоре после того, как они пришли к соглашению, римляне одновременно ударили по Ортигии и Ахрадине. Квинт и Урций приняли в этом активное участие. Когда, как было договорено, Мерик со своими солдатами присоединился к римлянам, оставшиеся защитники Ортигии оказались в безвыходном положении. Однако, желая сохранить царскую сокровищницу для себя, Марцелл велел своим войскам на время отступить с Ортигии. Это позволило римским дезертирам, а также Ганнону с Аврелией бежать. Последних защитников Ахрадины ждала страшная судьба. Когда они открыли ворота, желая лишь сдаться, солдаты Марцелла со всей дикостью набросились на них, и мало кто из сиракузцев остался жив. Среди погибших был и знаменитый Архимед – его зарубил легионер, когда ученый чертил на земле какую-то геометрическую схему. Возмущенный Марцелл то ли казнил, то ли прогнал того легионера, а Архимеда похоронил в его семейной гробнице.
После более чем пяти веков независимости Сиракузы пали перед вторгшимися в Сицилию римлянами. Считавшийся самым большим и прекрасным из греческих городов, за время осады он был полностью разорен и разграблен. Хотя жители некоторых пригородов страшно пострадали, остальным удалось отделаться довольно легко – по стандартам тех времен. Обычно, когда город брали штурмом, всех жителей мужского пола убивали, а женщин и детей продавали в рабство.
Несмотря на все происшедшее, многие по-прежнему хотели воевать против римлян. Каким-то образом Эпикиду удалось ускользнуть из Сиракуз. Вместе с Ганноном, Аврелией и горсткой солдат он переправился в Акрагас. Там они получили неожиданное подкрепление от Ганнибала и из Карфагена, что позволило им в последующие месяцы нанести Марцеллу несколько успешных ударов.
И война за Сицилию продолжилась.
Когда у меня появилась возможность написать серию романов про Вторую Пуническую войну (218–201 гг. до н. э.), я ухватился за нее. Этот период очаровал меня на много лет. Слово «эпический» сегодня используют слишком часто, но считаю, что применительно к невероятной семнадцатилетней войне употребление такого термина оправдано. Нынешняя жизнь в Европе действительно сильно отличалась бы от той, какой мы ее знаем, если б весы чуть склонились в другую сторону, как случалось много раз. Карфагеняне были совсем не похожи на римлян и отличались от них вовсе не только в худшую сторону, как хочет убедить нас «история». Это были неустрашимые исследователи и прирожденные торговцы, хитрые предприниматели и храбрые солдаты. Где римские интересы столь часто заключались в военных завоеваниях, их интересы были в достижении власти через контроль над коммерцией и природными ресурсами. Это, может быть, мелочь, но мое употребление слова «карфагенский» вместо латинского «пунический» не случайно. Карфагеняне не стали бы использовать такое слово.
