И действительно, кто срывался (не держали обессиленные долгой сечей руки), кто падал на кромке воды не в состоянии подняться, кто тонул в стремительном течении Немана, закрученном сотнями водоворотов. И всё же кое-кто выплывал, спасался.
Христос знал: Лотр собирает своих наёмников в один кулак, чтобы раздавить последние силы восставших. Силы... Смешно было называть силами тех, что уцелели. Широкая заря разливалась на востоке. Люди ждали.
Лотр стоял в окружении своих возле ратуши. Всё ещё ревела дуда на звоннице, и ей вторили отовсюду стоны и крики: там добивали людей. Постепенно стягивались к ратуше шайки убийц, все словно опьяневшие, запятнанные своей и чужой кровью.
— Ну так что? — спросил Пархвер. — И что делать с теми?
— Сейчас пойдёте. — Улыбка Лотра была, как всегда, спокойной и благородной. — А с теми? Ну, что же. Его обязательно возьмите живым. Прочих — как хотите.
К нему подвели Анею и Раввуни.
— Скажите ему, чтоб сдавался, — приказал Лотр. — Иначе у него хватит глупости разбить голову, прыгнув с обрыва.
Анея молчала. За неё ответил Иуда:
— А удавитесь вы! Я был медником. Я изучал Талмуд и потому был бедняком, что изучал его не так, как все. Я даже пробовал торговать, и это были слёзы, цорес. Но я не торговал людьми. И им — не буду.
— Ничего, мы найдём способ, — пообещал Лотр. — А прочих убейте, Пархвер. Папа Николай Первый писал болгарскому царю Борису: «Пусть пастырь не убоится вершить убийства, если они могут держать его подданных в послушании либо подчинять их вере». Вы что-то сказали, бургомистр?
— Сказал. — Углями горели Устиновы глаза из-под скобки волос. — Я сказал: пастырь лютого стада, лютейший, нежели его пасомые.
— Что ж, неплохая похвала, — улыбнулся кардинал. — Идите, Пархвер. Капеллан был прав. «Убивайте! Во имя Бога, убивайте!».
Глава 51
«ВОТ ОТДАЁТСЯ СЫН ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ...».
Бросил пику свою ногою и пробил ему грудь.
Сага о Кухулине.
И все... смотря на него, видели лице его, как лице Ангела.
Деяния святых Апостолов, 6:15.
Юрась с последнею кучкой своих людей стоял в конце предмостного сада, там, где тот подступал к круче над Неманом. Всё сильнее полыхал восход, и каждый не мог не думать о том, увидит ли ещё солнце.
Что-то загорелось точкой в той стороне, где оно должно было взойти. Но это был огонь факела. Затем запылала ещё точка и ещё, и Христос понял, что передышке конец, что вообще всему конец. Поняли это и не успевшие спуститься. Человек сорок подошли и встали с друзьями, чтобы их не сразили, пока будут спускаться, или не подстрелили в спину во время отступления, чтобы умереть с честью.
Цепочка факелов полукругом приближалась к ним. «Кресты» не хотели, чтоб хоть какая-то мелкая рыбёшка спряталась и проскользнула сквозь их бредень.
— Кончено, — сказал Юрась. — Какой-нибудь евангелист написал бы, что настал час, вот отдаётся Сын Человеческий в руки сволочи. Бывай, брат. Бывайте, братья. Простите.
— Ты нам прости, — ответил кто-то. — Бывай... брат.
Молодой поцеловал Христа и вдруг ощутил какойто странный, влажно-солёный привкус на губах.
— Ты что?
— Тихо, — ответил Юрась. — Сделать я ни хрена не успел. Поздно. Жаль. Людей жаль. Земли этой. Она теперь, бедная, восплачет.
— Ничего, — утешил молодой. — Ничего.
Факелы всё надвигались и надвигались. Были уже видны залитые жидким багрянцем морды.
— Да что говорить. — Братчик поднял меч. — Бей их, хлопцы, в мою душу.
Кучка осуждённых бросилась на вражеский строй. Жестокая, последняя, забурлила сеча... Где-то далеко-далеко всё ещё голосила, голосила дуда. И враги собственными телами, всей своей массой прижимали и прижимали последних повстанцев к крутояру.
Христос чувствовал, что он словно заговорённый. Бросается, бьёт, рубит, падают вокруг друзья (люди Лотра начали расстреливать их из луков), валятся враги, а ему хоть бы кто царапину нанёс.
И это было хуже всего. Значит, хотят взять живьём. Глупости! Кто помешает ему броситься с обрыва вниз головой?
— Как на разбойника! — ревел он. — Вышли вы с мечами и кольём... взять меня... Так нате... нате... нате...
Он услышал вздох и оглянулся. Молодой с непомерным изумлением смотрел на оперённый конец стрелы, торчащий у него из груди.
...Когда солнце показало всем свой маленький красный краешек, над обрывом стоял уже только один Юрась. Ободранный, чёрный от копоти, с тяжёлыми от пыли волосами, забрызганный кровью, он крутил над головой меч, скалил зубы и был таким страшным, что никто не смел к нему сунуться.
— Сдавайся! — крикнул Босяцкий. — Иначе арканы бросать будем.
Христос грязно выругался.
— А рожна не хочешь, хряк? Тут камни внизу. Пока долечу до реки — разорвёт. Живым не возьмёте. Не дамся. Я вам не святая Цецилия, чтоб меня лапать.
— Взгляни, — сказал рыцарь Иисуса.
Вражеская цепь расступилась. Стража держала за руки Анею и связанного Раввуни с заткнутым ртом. Нагло усмехаясь, подошёл к женщине великан Пархвер, чёрный и смердящий от пота, как и все. Весело блестел синими глазами. Взял Анею за волосы — испуганно вздрогнули веки, закатились чёрные в синь глаза.
— Сейчас я её... при тебе, — хохотнул Пархвер. — Братьями будем.
Позже никто не мог сообразить, как это случилось, и меньше всех сам Юрась. Словно независимые от его воли, глаза заметили ножную пику рядом с трупом повстанца, тело сделало к ней молниеносный рывок, рука схватила и направила куда надо.
В следующее мгновение длинная пика, брошенная с подъёма ступни, взвилась в воздухе и ударила...
...За эту долю секунды Пархвер не успел не то что уклониться, но даже понять. Остриё вылезло у него из спины. Он стоял, словно опираясь грудью на древко, и ещё не сознавал, что убит. Затем его начало рвать кровью. Долго-долго. Ещё чуть позже существо в сажень и шесть дюймов роста, непобедимый Пархвер, повалилось на землю. Все стояли словно оглушённые.
Христос подумал, вздохнул и заключил:
— Ладно, Босяцкий, поладим.
— Не смей! — немо заголосила женщина.
Иуда извивался в руках стражи, словно вьюн, но освободиться не мог.
— Молчи, Анея, — Голос Юрася был безжизненным. — Не тужись, брат Иосия. А то случится с тобою что-то — только людей насмешишь. Ну их к дьяволу! Недостойны они и нашего смрада. — Глядел прямо в глаза псу Божьему: — Моё слово, кот ты мой бархатный, не твоё слово. Так вот, ты этих двоих в лодку посадишь. Целых, не дырявых, как большинство твоих людей сегодня, после беседы со мной. Вёсла дашь. Самолично оттолкнёшь их от берега. И как только они будут на середине реки — я брошу меч. Иначе...
