– Это несчастная женщина, она ранена, – сказал маркиз, – она без чувств.
– Скорее! Скорее несите ее сюда! – вскричала Комарго.
Она побежала в людскую распорядиться.
VIII Представление
– Сюда, господа, несите в эту комнату, – говорила Комарго.
– Осторожно, князь!
– Вы хорошо ее держите, Таванн?
– Да. Позвольте, я донесу ее сам; мне легче, притом бедняжка нетяжела.
Таванн подымался по лестнице. Он нес на руках слабую, небольшого роста женщину, в одежде богатой мещанки, находившуюся без чувств. Лицо ее было страшно бледно, глаза закрыты, а длинные темно-каштановые волосы ниспадали почти до ступеней лестницы. Корсаж платья был разорван, и кровь струилась из широкой раны, видневшейся с левой стороны груди. Руки, платье, лицо – все было запачкано кровью.
Таванн со своей ношей вошел в будуар, обитый розовой шелковой материей, и положил раненую женщину на диван.
Дамы окружили диван.
– Боже мой! – вскричала Кино, сложив руки. – Да это Сабина!
– Вы ее знаете? – спросила Дюмениль удивленно.
– Как же! Это Сабина, дочь Доже, парикмахера.
– Да, да! И я ее узнала, – подтвердила Комарго.
– Как она сильно ранена!
– Она не приходит в себя!
– Она истекает кровью!
– Ей надо сделать перевязку…
– Пошлите за доктором!
Все женщины говорили в один голос и выказывали желание помочь бедняжке.
– Я пошлю за Кене, – предложил герцог де Ришелье.
Он бросился из комнаты и позвал:
– Норман!
Высокий лакей в ливрее тотчас явился.
– Поезжай в карете за доктором Кене, – сказал герцог, – скажи ему, что я прошу его приехать немедленно, и привези его, не теряя ни минуты. Вели Левелье, чтобы он гнал лошадей.
Лакей бросился вниз по лестнице и исчез. Ришелье вернулся в будуар. Комарго готовила там постель.
– Господа! – обратилась к присутствующим Кино, которая, с тех пор как узнала раненую девушку, начала ухаживать за нею. – Оставьте нас с этой бедняжкой, мы попытаемся остановить кровь и привести раненую в чувство.
Мужчины перешли в гостиную.
– Что это значит? – спросил герцог де Бриссак.
– Всего лишь то, что дочь Доже, придворного парикмахера, ранена на улице Тамиль! – объяснил Креки.
– Доже живет на улице Сент-Оноре, – заметил Ликсен.
– Но кто был с этой девушкой?
– Без сомнения, никого, – предположил Таванн, – по крайней мере мы не видели никого, и я не заметил на снегу никаких следов.
– В каком положении вы ее нашли? – спросил Ришелье.
– Когда я ее увидел, – отвечал Таванн, – она лежала вблизи отеля Субиз и слабо стонала.
– Около нее была кровь?
– Да, но эти кровавые пятна на снегу вокруг нее ясно указывали на то, что девушка была ранена там, где мы ее нашли.
– Следы на снегу не указывали на продолжительность борьбы? – спросил аббат де Берни.
– Никаких следов борьбы не было.
– Стало быть, на нее вероломно напали и убийца бежал.
– Если только она сама себя не ранила, – предположил Креки.
– Мы нашли бы оружие, – заметил Таванн, – а там не было ничего.
– Стало быть, ее ранили с целью грабежа.
Госсен вошла в гостиную.
– Ну что? – спросили ее.
– Кровь запеклась около раны и сама остановилась. Бедняжка начинает приходить в себя.
– Она говорит?
– Еще нет.
– Вы рассмотрели ее одежду? Нет ли на ней следов грабежа?
– Нет, – отвечала Госсен, – у нее на шее цепочка с золотым крестом, золотые серьги в ушах, и при ней кошелек с деньгами.
– Тогда, если не воровство, – сказал аббат де Берни, – то, вероятно, убийцу заставила сделать это любовь или, вернее, ревность.
– Очень может быть, – размышлял Ришелье. – Она назначила свидание возлюбленному и не явилась, а он решил ей отомстить.
– Прекрасное мщение, – сказала Госсен.
– Если бы все убивали друг друга из ревности… – начал Ликсен.
– Тогда бы в живых мало кто остался, – продолжил Ришелье.
– Герцог, разве вы не верите в верность?
– А вы, моя красавица?
– Я верю только тому, что я вижу, – улыбнулась Госсен.
– Похоже, что пришел Кене, – сказал Таванн.
Это действительно был знаменитый доктор. Он вошел в будуар, где лежала Сабина. Минут через двадцать он вернулся в гостиную, а за ним все дамы.
– Мои предписания будут исполнены? – спросил он у Комарго.
– В точности. Мои камеристки не отойдут от нее и сделают все, как вы сказали.
– Особенно следите за тем, чтобы она не произносила ни слова.
– Хорошо.
– Что вы думаете об этой ране, доктор? – спросил Таванн.
– Это чудо, что она еще жива!
– Неужели?
– Ее нанесла твердая рука, державшая острое и короткое лезвие, которое вонзилось сверху вниз в грудь. Очевидно, что нанесший этот удар имел намерение убить, потому что он метил прямо в сердце. Только чудом лезвие скользнуло по ребру, и девушка не умерла.
– Вы спасете ее?
– Не думаю.
– Как?
– Левое легкое задето; рана глубока и очень опасна. По всей вероятности, девушка не выживет.
– Однако надо узнать, кто совершил это злодейство!
– Надо заставить ее говорить, а единственная возможность спасти ее заключается в молчании.
– Вы уверены, что это Сабина Доже, дочь парикмахера? – спросил Таванн.
– Конечно.
– Как это странно!
Кино, заметив озабоченный вид виконта, пристально посмотрела ему в лицо и спросила:
– Почему вам кажется это странным?
– Вы это узнаете, но не теперь.
– Что такое с Таванном? – тихо спросил маркиз де Креки аббата де Берни.
– Не знаю. Но я также это заметил…
Неожиданно раздался страшный грохот, похожий на удар грома. Все переглянулись.
– Боже мой! – вскричала Комарго, побледнев. – Это еще что такое?
Крики усилились.
– Пожар! – воскликнул доктор.
Ришелье, Бриссак, Креки бросились к окнам гостиной, выходившей в сад, в направлении улицы Фран-Буржуа.
Крики усилились, к ним присоединился лошадиный топот. Вдруг красноватая вспышка озарила горизонт, на котором ясно обрисовался силуэт остроконечных крыш.
– Это еще что? – спросила Комарго, все более и более волнуясь.
Дверь в гостиную вдруг отворилась, и вбежала испуганная камеристка.
– Что такое? – спросили дамы. – Говори скорее, Нанина!
– Горит отель графа де Шаролэ.
– Отель графа на улице Фран-Буржуа?.. Да ведь это в двух шагах отсюда!
– Мы все сгорим вместе с ним!
– Не бойтесь ничего, – возразил Бриссак. – Если отель Шаролэ горит, – прибавил он шепотом, наклонившись к Комарго, – я желаю только одного – чтобы и граф сгорел вместе с ним!
Крики становились все явственнее, пламя стало подниматься над домами, и огонь был уже так близко, что можно было почувствовать его жар.
