есть какие – то свои планы.
– Конечно. Сейчас и посвятим. – Стеша помахала рукой, привлекая внимание Родьки, шептавшегося с Катей, и сказала, – Родечка, послушай меня. Мы с Олегом Станиславовичем собираемся идти в Тумановский лес. Ты нас проводишь?
– Лес? Когда? – оживился Родька.
– Завтра. Ты согласен?
– Да – да, согласен.
– А я, можно я тоже пойду с вами? – спросила Катя.
– Я не знаю… – Стеша немного растерялась и попыталась её отговорить, – Катенька, дорога туда очень непроста. Она проходит через болота.
– Ничего, я смогу, я пройду.
– Хорошо. Значит, идём вчетвером.
– Во сколько мне за вами заехать? – спросил Олег.
– Желательно пораньше. И одевайтесь соответственно.
– Конечно. На восходе я буду у вас.
Вечером Стеша легла пораньше, но сон долго не приходил. При воспоминании об Олеге её сердце билось так же томительно и сладко, как когда – то после встречи с Германом, образ которого долго занимал её мысли. Но, стоило ей подумать о том, что, судя по всему, сама она интересует этого историка не более, чем источник полезной информации и эта встреча тоже закончится ничем, стало очень грустно. Наверное, теперь всё так и будет продолжаться до тех пор, пока однажды ей не встретится человек, ничего не знающий ни о её титуле, ни о наследстве, короче, ровным счётом ничего, и он обратит на неё внимание просто потому, что поймёт – она и есть именно та, о которой он мечтал всю свою жизнь.
Словно подтверждая её мысли, со стороны забора, выходившего к лесу, раздался остервенелый собачий лай. На белок их псы лаяли как на надоедливых, но хорошо знакомых соседей. Сейчас же их злобный лай переходил в визг, и продолжался довольно долго. Игнат говорил, что видел в лесу лосиные следы. Похоже, один из них подошёл вплотную к участку. Сам Игнат отсутствовал. Вчера вечером ему позвонил какой – то сосед и сказал, что возле его дома крутились чужие подозрительные личности, после чего он уехал. Наконец всё затихло, и она уснула.
Глава 38
Олег приехал, когда солнце едва успело подняться. Лизавета Первая, приготовившая завтрак, пригласила всех к столу, но, ввиду раннего часа и волнения перед предстоящим путешествием, аппетита не было ни у кого. Кое – как проглотив по чашке кофе с бутербродом, погрузили в джип, на котором приехал Олег, рюкзаки со сменной одеждой, два термоса с кипятком и запас продуктов, собранный Лизаветой и которого, по словам Стеши, хватило бы на неделю, отправились в путь.
Провожали их Петрович и Лизавета с Нероном. Лизавета подождала пока они погрузятся, трижды перекрестила отъезжавшую машину, постояла, пока она скрылась с глаз и, окликнув Нерона пошла во двор.
Петрович взял метлу и начал выполнять свою обычную программу. Первым делом он всегда наводил порядок около двора, а потом уже шел работать на участок. Услышав шарканье метлы, Лизавета вернулась и спросила:
– Ты чего это творишь?
– Чего? – не понял он.
– Того. Дожил до старости, а ума не нажил. Не знаешь, что ли, что нельзя мести, когда люди отправляются в дорогу?
– Тьфу! – сплюнул Петрович, отставляя метлу в сторону.
– Он ещё и плюётся. – возмутилась Лизавета, – не понимает, что так можно замести людям дорогу домой.
– Ты бы сама поменьше каркала…– проворчал Петрович себе под нос и направился в сторожку.
Лизавета сердито тряхнула головой и пошла в дом. Нерон пошел за нею. К этой ворчливой женщине, главенствующей теперь на кухне, он относился вполне лояльно, как и она к нему, но всё же не так, как к остальным членам семейства, особенно к незабвенной Саре Вульфовне. Возвращение семьи помогло ему справиться с тоской, навалившейся после её ухода. Все дни он проводил с ними, но на ночь обязательно возвращался в её опустевшую спальню, ложился головой на её тапочки и так засыпал. Наткнувшись на тапки в первый раз, Лизавета взяла их в руки и тщательно осмотрела. Почти новые, тёплые, обшитые мехом тапки пришлись ей по душе. Следуя крестьянской привычке «чего зря добру пропадать, если оно может кому – то сгодиться», решила их померять. Но не успела она надеть их на ноги, как Нерон злобно зарычал. Не понимая с чего это он так разозлился, она испугалась и попятилась назад, а он начал на неё наступать, угрожающе скаля зубы. Лизавета попятилась ещё быстрее, при этом тапки снялись с ног и остались лежать на ковре. Нерон наступил на них лапами, ещё раз зарычал, словно накладывая своё табу, и успокоился. После этого тапочки трижды выбрасывались, но он каждый раз их находил, переносил обратно и прятал подальше под кровать. В третий раз, поднимаясь по лестнице с тапками в зубах, он наткнулся на Стешу. Остановившись, застыл, не выпуская их из пасти, глядя на Стешу виноватыми глазами, словно говоря, – « делайте со мной что хотите,но я никому их не отдам». Преданность животного была так трогательна, что на глазах Стеши навернулись слёзы. Она присела на ступеньку рядом с ним, обняла за шею и гладя по голове, сказала- «Не бойся, милый, они твои, больше никто их не тронет».
Вернувшись на кухню, Нерон насторожился, поднял уши и стал принюхиваться. Раньше доступа сюда он почти не имел из – за острой ненависти, испытываемой им к бывшему хозяину этой благословенной территории, теперь же приходил сюда каждый раз, когда семья уезжала по каким – то делам и в доме становилось тихо и пусто. Здесь было теплее, всегда вкусно пахло и то и дело перепадали всяческие вкусности.
Лизавета сразу же принялась убирать со стола и обратила внимание на его взъерошенный вид и стойку охотника перед дичью только когда закончила мыть посуду. Она решила, что пёс услышал мышь и кстати вспомнила о том, что дворовые собаки до сих пор не кормлены. Быстро собрав в кастрюльку пищевые отходы, добавила хлеба и супчика, и пошла во двор, привычно ворча по поводу привередливости членов семьи, оставлявших на тарелках слишком много еды. С их отговорками на то, что она нарезает хлеб слишком крупными кусками, отчего бутерброды получаются непомерно большими, она была категорически не согласна. Ничего подобного. Куски как куски, и бутерброды ровно такие, какие нужны каждому здоровому человеку и какие она съедала сама.
Все три собаки лежали в тенёчке вдоль забора, недалеко друг от друга, и вели себя довольно вяло, словно одолеваемые послеобеденной сонливостью. Похоже, Родька, добрая душа, обожавшая всякую живность, перед отъездом успел угостить их собачьим кормом. Ну ничего, проголодаются съедят и это, решила Лизавета, и, разложив принесённую еду по мискам, направилась в дом. Проходя мимо подвальной двери, заметила, что навесной замок с каким – то хитроумным кодом, который недавно расхваливал Игнат, открыт и
