— Моя задача оказалась легче, чем я рассчитывал. Меня считали мертвым, поэтому Стонтон, боявшийся меня больше всех остальных, обрел уверенность. К сожалению, мои первые расследования увели меня далеко от тех мест, где орудовали преступники. Мы не имели представления о том, что они скрываются совсем близко от Толедо, и углубились вплоть до Техаса, не обнаружив никаких следов, так что в конце концов я счел за благо вернуться назад и ждать новых известий. Так я узнал, что пропал Ричард. Не доверяя этому Антонио Йерресу, я не показывался на людях, а решил последовать за ним на свой страх и риск. При этом, правда, я потерял его из виду и обнаружил только тогда, когда было уже поздно. Я добрался до бэйю и подслушал разговор бандитов. Я сразу же — как и сами бандиты — заподозрил, что Йеррес направится в Провиденс, чтобы завладеть деньгами, если они туда поступили. Вначале мне казалось, что спасти Ричарда не удастся. Но когда я отыскал католического священника, который раньше сопровождал меня во многих опасных странствиях, я вновь поверил в благополучный исход. Священник был знаком с офицером, которому предстояло командовать экзекуцией. Похоже, ему было известно кое-что из прошлого этого офицера, неведомое большинству людей, — короче говоря, офицер согласился — получив вдобавок почти все деньги, что оказались при мне, — спасти Ричарда, заменив в ружьях солдат, которым надлежало расстреливать его, боевые патроны холостыми. Так я спас жизнь юноши, не напрасно, надеюсь, пришедшего в этот мир. К сожалению, лишь только мы добрались до форпостов войск Союза, тяжелая болезнь на два месяца приковала Ричарда к больничной койке. Доверить свои новости бумаге я не хотел. Кроме того, я считал невозможным сказать все в письме. И узнай Петтоу, что Ричард жив, он не стал бы терять ни минуты, чтобы уничтожить живого свидетеля своей подлости, уничтожить наверняка. Ведь не только корысть, но и, несомненно, ненависть и низость явились побудительными причинами, толкнувшими его на преступление. Он и теперь покушался бы на жизнь Ричарда. Поэтому требовалось тщательно хранить тайну. К тому же у Ричарда не было ни одного свидетеля. О негре, который видел преступление в прерии вблизи плантации «Либерти», мы ничего не знали. Стонтон был мертв, а где теперь его приятели — ищи, как говорится, ветра в поле. Они вообще могли и не знать сути дела. Тем не менее в Нью-Йорк мы вернулись бы раньше, если бы меня не задержали достойные сожаления стычки белых с индейцами в западных прериях. Я пытался примирить враждующие стороны, и во многих случаях это мне удалось. Ричард был моим верным спутником, и я думаю, из наших переговоров с западными переселенцами и краснокожими детьми прерий он вынес немало поучительного для себя на будущее.
— Слава Богу! — воскликнул мистер Бюхтинг. — А что же дальше? Как нам вести себя с Эвереттом? Разве он не будет знать о приезде Ричарда?
— Ты знаешь, как я его люблю, — ответил Дантес. — Конечно, он один из самых разумных людей, какие мне известны. Однако я не уверен, сумеет ли он со своим мягким характером скрывать от всех окружающих радость свидания с Ричардом. А в этом-то все и дело! Ведь, если Ральф узнает, что Ричард жив, мы будем вынуждены тотчас потребовать его ареста, иначе жизнь Ричарда будет в опасности. А этого я хотел бы избежать, по крайней мере теперь. Но если вы оба полагаете, что Эверетту хватит самообладания, чтобы скрывать свою радость, для меня не было бы большего счастья, как уже сегодня устроить встречу Ричарда с отцом.
— Радость-то он, возможно, и скроет, — задумчиво заметил мистер Бюхтинг. — А вот справиться с отвращением к убийце сумеет едва ли.
— Конечно, я тоже думал об этом, — сказал Дантес. — Но разве нет средства сообщить ему о спасении Ричарда, не называя убийцу?
— Ну, это, пожалуй, возможно, — тихо, просительным тоном промолвил Ричард. — Если только вы, мистер Дантес, возьмете с моего отца обещание никому не говорить ни слова, он, конечно, не скажет и Ральфу. Он свято верит всему, что вы ему говорите, и поэтому исполнит ваше желание, не спрашивая о причинах.
— А если бы ему сказали, что одно только слово о Ричарде, оброненное в разговоре с любым человеком, не считая нас, способно снова привести его сына на грань гибели, то, полагаю, он станет молчать! — с жаром поддакнул мистер Бюхтинг.
— Вы и в самом деле уговорите меня, — улыбнулся Дантес. — Но не придется ли тогда сказать и мисс Элизе, что ее молодой друг возвращен ей?
Ричард густо покраснел.
— Я берусь сказать Элизе несколько слов, которые укрепят ее надежду или даже больше того — ее веру, потому что она никогда не верила в смерть Ричарда, — ответил Бюхтинг.
— Ладно! Пусть будет так! Но тут необходима величайшая осторожность, поэтому я прошу тебя самого, дорогой Вольфрам, сообщить Эверетту, — промолвил миссионер. — Я не могу написать ему, опасаясь, что письмо попадет в чужие руки, и точно так же не могу показываться в городе. Поезжай к нему сам и привези сюда.
Час спустя Ричард оказался в объятиях отца. У себя дома мистер Эверетт, по настоянию Бюхтинга, сказал, что намерен отправиться за город, и по этой причине никто не обратил внимания на его отсутствие в течение целого дня. Весь день мистер Эверетт, счастье которого не поддается описанию, провел с Ричардом и Дантесом.
Вечером того же дня мистер Бюхтинг по своему обыкновению провожал дочь до ее спальни. На прощание он поцеловал ее как-то особенно нежно.
— Глаза у тебя сегодня просто светятся, отец, — сказала Элиза. — Знаешь, любой молодой позавидовал бы, пожалуй, этому блеску!
— Даже Ричард? — негромко спросил он.
Она вздрогнула. Сердце подсказало ей, что должна существовать какая-то связь между этим необычным блеском глаз отца и именем, которое только что, в нарушение установившейся традиции, слетело с его губ. Она молча взглянула на него.
— Помнишь, вчера ты была уверена, что видела его, — прошептал мистер Бюхтинг. — У тебя, скорей всего, было какое-то предчувствие! Я уже потерял всякую надежду, но сегодня узнал кое-что, и это снова позволяет надеяться. Не исключено, что его письма пропали. И все же, Элиза, тебе не следует ни словом обмолвиться об этой, может быть безрассудной, надежде ни с кем, даже с матерью! Вообще-то мне не следовало говорить тебе об этом…
— Нет, нет, отец! — страстно выдохнула она, приблизивши губы к самому его уху. — Не жалей, что сказал мне, — ты утешил меня. Я хочу надеяться, ведь я всегда надеялась. Я скорее умру, чем расстанусь с надеждой на скорую встречу!
— Полно, дитя мое! — прошептал мистер Бюхтинг. — Желаю тебе сладостных снов!
