— Я служил в драгунах у Гардинера, сударыня, — сказал он, — но я уже некоторое время в отставке.
— А-а, это те, кто завоевал первый приз на скачках с поля боя под Престоном, как говорит мой Ноузбэг. Простите, вы участвовали в этом деле?
— Я имел несчастье, сударыня, — ответил он, — быть свидетелем этого боя.
— О, это — несчастье, сэр, которое, насколько мне известно, немногие из драгун Гардинера разделили с вами. Ха-ха-ха! Вы уж меня простите, но жены военных любят шутить.
«Черт бы тебя побрал! — подумал Уэверли. — Что за злой гений впихнул меня в одну коробку с этой назойливой ведьмой!»
— Мы подъезжаем к Феррибриджу, — сказала она, — тут были оставлены люди из нашего полка на помощь всяким судьям, полицейским, старостам и разным существам, которые проверяют бумаги, ловят мятежников и вее такое.
Не успели они остановиться в гостинице, как она потащила Уэверли к окну и воскликнула:
— А вот идет капрал Брайдун из нашего бедненького эскадрона. Он идет сюда с полицейским. Брайдун — один из моих любимых барашков, как говорит Ноузбэг. Пойдемте, мистер… э… простите, как ваша фамилия?
— Батлер, сударыня, — сказал Уэверли, решившись скорее воспользоваться именем одного из своих прежних сослуживцев, нежели выдумывать такое, которое не значилось в списках полка, и этим подвергать себя риску разоблачения.
— Ага, знаю; вы недавно получили эскадрон, когда этот подлец Уэверли перешел к мятежникам. Господи, как бы я хотела, чтобы и этот старый хрыч капитан Крамп к ним бы тоже убрался! Тогда бы и моему Ноузбэгу дали эскадрон. Боже мой! Что это Брайдун там застрял и раскачивается на мосту? Пусть меня повесят, если он не нализался, как говорит Ноузбэг. Пойдемте, сэр, мы с вами люди полковые и напомним этому мерзавцу о его обязанностях.
Уэверли, с чувствами, которые легче представить себе, нежели описать, поневоле должен был сопровождать эту бравую командиршу. Отважный кавалерист походил на ягненка не более чем, скажем, пьяный драгунский капрал футов шести ростом, с очень широкими плечами, весьма тощими ногами и огромным шрамом на носу. Миссис Ноузбэг начала если не с ругательства, то с выражения, весьма к нему близкого, и приказала ему не забывать своих обязанностей.
— А, чтоб тебя… — отозвался бравый кавалерист; но, желая перейти от слов к делу и подобрать подходящий эпитет, который был у него на языке, он поднял глаза, узнал миссис Ноузбэг, приложил руку к головному убору и произнес уже другим тоном:
— Господи благослови ваше прекрасное личико, миссис Ноузбэг! Неужто это вы? Вы же не такой человек, чтобы подвести нашего брата, коли он с утра маленько перебрал?
— Ну-ну, каналья, занимайся своим делом! Этот джентльмен и я — мы люди свои, армейские, а вот ту личность, что забилась в угол дилижанса и нахлобучила шляпу, немедленно проверь. Похоже, что это переодетый мятежник.
— Черт бы тебя побрал с твоим рыжим париком! — сказал капрал, когда она не могла его услышать. — У этой старой кобылы глаза, как буравчики. Право, эта мать-адъютантша, как ее зовут наши, напасть для полка похуже, чем военный судья, сержант-майор и сам командир Шаркало-хромало в придачу. Пошли, констебль, посмотрим, что это там за личность, как она его называет. (Скажем сразу, что это был квакер note 451 из Лидса, с которым миссис Ноузбэг сцепилась по вопросу о том, законно ли носить оружие.) Не поставит ли он нам чарку водки, а то ваше йоркширское пиво мне только студит желудок.
Живость характера этой милейшей дамы спасла Эдуарда от одной неприятности, но могла свободно навлечь на него другие. В каждом городе, где они останавливались, она настаивала на том, чтобы побывать в кордегардии, если таковая имелась в наличии, и один раз чуть не познакомила Уэверли с сержантом — вербовщиком рекрутов из его собственного полка. Она так часто называла его капитаном, да притом еще Батлером, что он чуть с ума не сошел от досады и тревоги. Самая счастливая минута его жизни наступила, когда дилижанс прибыл наконец в Лондон и избавил его от внимания мадам Ноузбэг.
Глава 62. Что делать дальше?
Когда они въехали в город, уже почти смеркалось. Отделавшись от своих спутников, Эдуард нарочно прошел несколько улиц, чтобы не дать возможности проследить за ним, а потом нанял карету и поехал к полковнику Толботу на одну из главных площадей Уэст-энда. Этому джентльмену досталось после женитьбы значительное наследство от каких-то родственников, он обладал значительным политическим весом и жил, что называется, на широкую ногу.
Уэверли постучался в парадную дверь и обнаружил, что к нему не так-то просто проникнуть. Наконец его провели в зал, где он застал полковника за столом. Леди Эмили, еще бледная после недавней болезни, сидела напротив мужа. Едва услышав голос Эдуарда, он вскочил со своего места и бросился его обнимать:
— Фрэнк Стэнли, голубчик, как ты поживаешь? Дорогая, это молодой Стэнли.
Кровь бросилась в лицо леди Эмили, когда она здоровалась с Уэверли. Во всей манере ее чувствовались приветливость и доброта, но рука у нее дрожала и голос то и дело прерывался — видно было, что она поражена и расстроена. Уэверли тут же поставили прибор, и, пока он ел, полковник продолжал:
— Как это ты приехал сюда, Фрэнк? Доктора говорят, что лондонский воздух очень вреден для твоей болезни. Не надо было идти на такой риск. Но я очень рад тебя видеть, и Эмили тоже, только боюсь, что тебе у нас не придется долго оставаться.
— Мне пришлось приехать по важному делу, — пробормотал Уэверли.
— Я так и думал. Но я не позволю тебе здесь задерживаться. Спонтун (обращаясь к пожилому, военного вида слуге, не носившему ливреи), убери со стола. Если я позвоню, приходи сам и смотри, чтобы другие слуги нас не беспокоили. Нам с племянником нужно поговорить о делах.
— Боже мой, милый Уэверли, — продолжал он, когда слуги ушли, — что принесло вас сюда? Ведь эта поездка может стоить вам жизни.
— Дорогой мистер Уэверли, — сказала леди Эмили, — я никогда не смогу вас отблагодарить за все, что вы сделали, но как могли вы поступить так опрометчиво?
— Отец… дядя… эта заметка… — Он протянул газету полковнику Толботу.
— Как бы я хотел, чтобы этих мерзавцев, — воскликнул Толбот, — засунули в их же печатные станки и давили их там, пока они не сдохнут! Говорят, у нас в городе выходит сейчас не меньше дюжины газет, и нет ничего удивительного, что им приходится выдумывать всякою чепуху, чтобы находить покупателей на свой товар. В этом сообщении верно лишь то, милый Эдуард, что вы потеряли своего отца. Но все, что они тут расписали, будто на его здоровье подействовало неприятное положение, в котором он находился, — сущие враки. Как ни жестоко говорить об этом именно сейчас, но, чтобы снять с вашей совести тяжелую ответственность, я скажу вам правду: мистер Ричард Уэверли во всем этом деле так же мало интересовался вашим положением, как и положением вашего дяди; когда я видел его в последний раз, он сказал мне с самым веселым видом, что, раз я настолько любезен, что беру на себя все заботы о вас, он решил хлопотать исключительно о себе и примириться с правительством, пользуясь связями, которые у него сохранились с прежних времен.
