Оборванный черный мальчишка, дрожа на зимнем северном ветру, подбежал к машине и помахал у стекла свернутой газетой. Мозес открыл окно, бросил мальчику медную монету и положил газету на сиденье между ними.
Хендрик заинтересовался и развернул газету так, чтобы оба могли видеть первую полосу. Шапка занимала целую колонку:
ОБЪЯВЛЕН СОСТАВ ОЛИМПИЙСКОЙ СБОРНОЙ ЮЖНОЙ АФРИКИ. НАРОД ЖЕЛАЕТ СПОРТСМЕНАМ УДАЧИ
– Я знаю этого белого парня! – воскликнул Хендрик, улыбаясь беззубым ртом: он узнал человека на одной из фотографий, сопровождавших текст.
– Я тоже, – согласился Мозес, но они смотрели на разные молодые белые лица в ряду снимков.
* * *
Конечно, Манфред знал, что дядя Тромп работает в самые необычные часы. Когда ночью, разбуженный переполненным мочевым пузырем, сонный Манфред выбирался из мастерской и брел к уборной у изгороди, он видел свет в окне дядиного кабинета.
Однажды не такой сонный, как обычно, Манфред свернул с тропы, пробрался через капусту тети Труди и заглянул в окно. Дядя Тромп сидел за своим столом, как косматый медведь, борода его была взъерошена, потому что он постоянно дергал ее и расчесывал толстыми пальцами, на крупном носу сидели очки в стальной оправе; он что-то свирепо бормотал и непрерывно писал на листах бумаги, разбросанных по столу, как обломки после урагана. Манфред решил, что дядя работает над очередной проповедью, и не счел странным то, что такая работа продолжалась каждую ночь почти два года.
Однажды утром по пыльной дороге подъехал на велосипеде цветной почтальон; он привез большой пакет, завернутый в коричневую бумагу и украшенный марками, наклейками и сургучными печатями. Тетя Труди водрузила загадочный пакет на столик в прихожей, и все дети отыскивали предлог сходить в прихожую и посмотреть на пакет, пока в пять часов не приехал в своей коляске дядя Тромп. Девочки с Сарой во главе побежали к нему и обступили, не давая выйти из коляски.
– Папа, тебе пришла посылка.
Они толпились за дядей Тромпом, пока он медленно разглядывал пакет и читал надписи на нем. Потом пастор достал из кармана жилета перочинный нож с перламутровой ручкой, попробовал остроту лезвия на подушечке большого пальца, перерезал веревку, которой был обвязан пакет, и осторожно развернул коричневую бумагу.
– Книги! – вздохнула Сара, и девочки разочарованно удалились. Остался только Манфред.
В пакете было шесть экземпляров одной и той же книги, совершенно одинаковых, в красных кожаных переплетах, с напечатанным сусальным золотом названием, сверкающим, только из-под пресса. Что-то в поведении дяди Тромпа и в напряженном выражении, с которым он смотрел на Манфреда, ожидая его реакции, насторожило юношу и подсказало, что эти книги почему-то очень важны.
Манфред прочел на верхней книге название и решил, что оно слишком длинное и неуклюжее: «Африкандер: его место в истории и в Африке».
Книга была написана на африкаансе, молодом языке, который все еще боролся за признание. Манфред нашел это необычным: все главные научные труды, даже написанные африкандерами, печатались на голландском. Он уже собирался сказать об этом, когда его взгляд упал на имя автора и он вздрогнул и ахнул:
– Дядя Тромп!
Старик усмехнулся со скромным удовлетворением.
– Ты это написал! – Лицо Манфреда загорелось гордостью. – Ты написал книгу!
– Ja, йонг, даже старый пес может выучить новые штуки.
Дядя Тромп взял стопку книг под мышку и направился в кабинет. Он положил книги на середину стола и удивленно оглянулся: Манфред прошел в кабинет за ним.
– Прости, дядя Тромп. – Манфред осознал свою оплошность. Он был в этой комнате только раз в жизни, и то по особому приглашению. – Я не спросил разрешения. Можно мне войти, оум?
– Кажется, ты уже вошел. – Дядя Тромп старался выглядеть строгим. – Поэтому можешь остаться.
Манфред подошел к столу, спрятав руки за спину. В этом доме он научился уважать печатное слово. Его учили, что книги – самое большое сокровище человечества, вместилище данной Богом гениальности.
– Можно потрогать? – спросил он и, когда дядя Тромп кивнул, осторожно провел кончиком пальца по тисненой надписи «Преподобный Тромп Бирман».
Потом взял в руки верхний экземпляр, ожидая, что старик гневно закричит на него. Когда этого не произошло, он раскрыл книгу и увидел мелкий шрифт на дешевой желтой бумаге.
– Можно мне прочесть, дядя Тромп? – Он спрашивал, ожидая отказа. Но дядя Тромп чуть улыбнулся.
– Ты хочешь прочесть? – Он с легким удивлением моргнул и усмехнулся. – Ну, наверно, я для того и писал – чтобы читали.
Неожиданно он улыбнулся, как озорной мальчишка, и выхватил книгу из рук Манфреда. Сел за стол, водрузил на нос очки, окунул перо в чернила, написал что-то на раскрытом форзаце, перечитал написанное и картинно протянул Манфреду:
Манфреду Деларею,
молодому африкандеру, который поможет навсегда упрочить место нашего народа в истории и Африке.
От всего сердца —
твой дядя Тромп Бирман.
Прижимая книгу к груди, Манфред попятился к выходу, словно боялся, что ее отберут.
– Она моя – правда моя? – прошептал он.
И когда дядя Тромп кивнул:
– Да, йонг, твоя, – Манфред повернулся и убежал, забыв поблагодарить.
Манфред прочел книгу за три ночи, засиживаясь за полночь с накинутым на плечи одеялом, щурясь в мерцающем свете свечи. Пятьсот страниц мелкого шрифта, насыщенных цитатами из Священного Писания, были написаны простым сильным языком, с небольшим количеством прилагательных и почти без подробных описаний, и изложенное проникло Манфреду в сердце. Он дочитал, переполняемый гордостью за свой храбрый, выносливый и набожный народ, пылая гневом из-за жестокости, с которой враги преследовали этот народ и обездоливали его. Он сидел с закрытой книгой на коленях, уставившись в дрожащие тени, и во всех подробностях переживал странствия и страдания молодого народа, разделял с ним ужасы баррикад, когда орды черных язычников в воинских уборах из перьев обрушивались на них, колотя ассегаями по сыромятной коже щитов с грохотом, подобным прибою бурного моря; он разделял радость своего народа, увидевшего травяной океан и сделавшего своим прекрасный, незаселенный дикий край; он страдал, когда эту свободную землю отнимали воинственные легионы высокомерных чужаков, когда его народ на собственной земле угодил в рабство, политическое и экономическое; а ведь эту землю завоевали его отцы, в этой земле он родился.
И, как будто гнев молодого человека вырвался наружу и призвал его, по скрипучему гравию тропинки прошел дядя Тромп и остановился у входа в мастерскую. Постоял, привыкая к свету свечи, и подошел к Манфреду, сидевшему на кровати. Матрац заскрипел и провис, когда он опустился на него.
