— По сравнению с грохотом сражения это просто блаженство, — ответил Гильом и двинулся в сторону дома.
— Постойте! — Алехандро схватил его за руку.
— А как же Жан? Может, он нуждается в помощи?
Гильом попытался вырваться, но Алехандро держал крепко.
— Если ему суждено умереть от ран, сейчас он уже мертв. Потерпите немного. Угрозу часто сразу и не разглядишь. Чего не видят глаза, может почувствовать сердце. И моему сердцу эта мирная тишина кажется обманчивой.
Француз с явной неохотой снова присел на корточки и несколько мгновений сквозь ветки разглядывал местность.
— Ни глаза, ни сердце ничего мне не говорят, — буркнул он.
Алехандро с усмешкой посмотрел на него.
— Ваше сердце еще молодо. Доживете до моих лет и будете знать, что разбить его можно в одно мгновение. Когда-то у меня был друг, опытный воин. Он часто повторял, что такое безмятежное спокойствие должно настораживать.
Они еще несколько минут молча наблюдали за домом.
— Никого там нет, — в конце концов заявил Гильом. — Пошли, посмотрим на раненого. Если удастся, я отнесу его к родным, а потом попробую увидеться с теми, кто вчера уцелел.
И снова Алехандро сдержал пыл молодого человека.
— Ждите здесь. Я сам пойду и посмотрю, нет ли у нас незваных гостей. Мне почему-то кажется, что сейчас вас разыскивают упорнее, чем нас. — Он медленно встал. — Если никакой опасности нет, я вернусь за вами.
— А если есть? — после короткой паузы спросил Гильом.
— Тогда я закричу, как хищная птица. И вы возьмете мою дочь за руку и убежите. Она знает, где встретиться со мной снова. — Он улыбнулся молодой женщине и отеческим жестом погладил ее по щеке. — Уверен, все будет хорошо.
Он сделал несколько шагов в сторону дома, но потом остановился, вытащил из кармана маленький мешочек и вложил в руку Кэт. Звякнули монеты. Она сунула мешочек в карман юбки и понимающе кивнула. Алехандро устремил на дочь долгий взгляд, а потом сказал, обращаясь к Гильому:
— Пообещайте мне: если Господь пожелает разделить нас, вы сделаете все, чтобы мы снова воссоединились. И когда это произойдет, для вас же будет лучше, если Кэт ни на что не пожалуется.
Где бы они ни были во время своих скитаний с тех пор, как покинули Англию, им постоянно внушали беспокойство многочисленные окна в домах. Обозревая очередное выглядевшее покинутым жилище, они прежде всего задавались вопросом, не слишком ли много здесь способов заглянуть внутрь. Еврей-врач и его приемная дочь, христианка, поневоле приобрели немалый опыт в том, как укрыться от мира с помощью пергамента, или ткани, или деревянных планок. Он учил ее, успокаивал, а иногда и распекал в тусклом свете факелов и свечей. Оба страстно, почти отчаянно тосковали по дневному свету, но почти в совершенстве научились ориентироваться во тьме.
Однако сейчас он оказался в положении человека, желающего заглянуть внутрь собственного дома и посмотреть, изменилось ли что-нибудь за время их отсутствия. Сделать это можно было через единственное окно, занавешенное так тщательно, что заглянуть в него не представлялось возможным. Алехандро выругал себя за склонность делать хорошо все, за что бы ни брался.
Он прокрался между деревьями и проскользнул в конюшню. Упрямый конь был там, благодушно жевал траву, груду которой положили перед ним еще вчера. Вода в лотке кончилась, однако было ясно, что поход к ручью с ведром придется отложить до более благоприятного момента. Алехандро ласково погладил коня, тот в ответ негромко фыркнул — как будто понимая, что ржанием мог выдать местонахождение хозяина. Лекарь прошептал на ухо жеребцу несколько успокаивающих слов и снова выскользнул наружу.
Держась у самой стены, в тени, он крался вдоль дома. Добравшись до угла, присел на корточки и осторожно выглянул. Привязанных коней не обнаружилось, но на мягкой пыли виднелись следы копыт — множества копыт, — явно оставленные не одним конем; видимо, здесь побывал целый отряд верховых. Однако это, надо полагать, произошло давно, потому что пыль успела осесть.
«А ведь мы могли быть тогда здесь, — мелькнула не слишком приятная мысль, — если бы не похороны покойника. Но что, если они оставили кого-то внутри дома?»
Человеческих следов в направлении двери видно не было, но, может, их тоже затерли веткой, как делал он сам в лесу? Холод страха начал скапливаться внутри, хотя явного повода для этого не было. Дверь оставалась в том же положении, в каком была, когда они уходили, но это ни о чем не говорило: открыть и снова закрыть ее ни для кого не составило бы труда.
«И почему я не оставил на двери прутик, или камешек, или еще что-нибудь, как поступаю обычно, чтобы по возвращении сразу стало ясно, прикасались к ней или нет?»
Ответ был предельно прост: Алехандро так взволновало внезапное появление француза и то, как тот разглядывал Кэт, что все остальное выскочило из головы. Понимая, что эта промашка может дорого им обойтись, он клял себя на чем свет стоит.
Он прокрался вдоль передней стены, на пробу постучал в дверь и сделал шаг назад, дожидаясь, не последует ли изнутри какого-нибудь ответа, но услышал только стон привязанного к столу раненого. Вжавшись спиной в стену, Алехандро выждал еще несколько мгновений — это время показалось ему вечностью, — но никто не появился. Тогда он решительно — или безрассудно — сильным толчком распахнул дверь. Она со скрипом отворилась.
Он замер в нерешительности, опасаясь, что сейчас столкнется с каким-нибудь самодовольно ухмыляющимся рыцарем, предвкушающим, какой огромный выкуп получит за всех прячущихся тут. За голову француза наверняка назначена приличная награда, может, даже больше, чем за голову самого Алехандро. И вдобавок немалая сумма за королевскую дочь. В целом очень даже неплохая добыча.
Однако, слава богу, никого внутри не оказалось. Его встретили лишь стоны и мольбы однорукого раненого, которому повезло — если это слово было к нему применимо, — что он вообще еще дышал. Некому было помочь ему оправиться, поэтому он лежал в собственных нечистотах и пропитанных кровью повязках. В закрытом доме воздух пропитался запахом его выделений. И все же он был жив и имел силы стонать.
«Неплохой знак», — с облегчением подумал Алехандро.
Он вошел, настороженно оглядываясь; сначала посмотрел за дверью, никого там не обнаружил и закрыл ее за собой. Поворошил пепел в камине, нашел тлеющий уголек и зажег свечу. Дождался, когда глаза привыкнут к полумраку, и быстро оглядел все вокруг.
«Как будто ничего не тронуто, — подумал он, — но как-то, по-моему, уж слишком нетронуто».
