Она наняла для коттеджа четверых слуг, в том числе лакея для Блэйна и постоянного садовника. Шеф-поваром стал малаец, готовивший райские пловы, боботи и рустафели[50], и Блэйн, любивший поесть и считавший себя знатоком острых соусов, утверждал, что никогда такого не пробовал.
Продавец цветов у Гроте-Керк[51] близ здания парламента получил заказ ежедневно доставлять в коттедж большие букеты желтых роз, а винный погреб Сантэн заполнила лучшими винами из огромных погребов Вельтевредена и за баснословные деньги установила в кладовой большой электрический холодильник, чтобы держать в нем ветчину, сыры, икру, копченого шотландского лосося и прочие деликатесы.
И однако, при всем любовном внимании к мелочам и старательном планировании, им везло, если удавалось хотя бы одну ночь в месяц проводить здесь, хотя, конечно, бывали и редкие ворованные часы; Сантэн ценила их выше алмазов и берегла, как самая скупая хозяйка: завтрак наедине во время перерывов в заседании парламента, полночная встреча, если заседания затягивались, иногда встречи днем – о, святое небо, какие встречи! – когда его жена Изабелла считала, что он на тренировке по поло или в правительстве.
Сантэн осторожно повернула голову на кружевной наволочке и посмотрела на Блэйна. Сквозь ставни пробивался серебристый рассвет, и черты лица Блэйна были словно выкованы из серебра. Она подумала, что со своим римским носом и широким властным ртом он похож на спящего императора.
«Если бы не уши», – подумала она и сдержала смешок. Странно, как три года спустя его присутствие по-прежнему заставляло ее чувствовать себя девочкой. Она неслышно встала, стараясь не качнуть матрац и не разбудить его, взяла с дивана халат и ушла в свою ванную.
Сантэн быстро расчесала щеткой волосы, проверяя, нет ли седины, потом с облегчением вычистила зубы и промывала глаза специальным раствором, пока белки не стали чистыми и блестящими. Потом смазала лицо кремом и стерла лишний. Блэйну нравилось, когда на ее коже нет косметики. Пользуясь биде, она снова улыбнулась, вспомнив изумление Блэйна, когда он впервые его увидел.
– Замечательно! – воскликнул он. – Корыто, чтобы поить лошадей в ванной! Как полезно!
Иногда он бывал романтичным почти как француз. Она рассмеялась в предвкушении, достала из гардероба свежий шелковый халат и пошла на кухню. Слуги уже работали, они были взбудоражены, потому что приехал Блэйн, а они его обожали.
– Ты достал рыбу, хаджи? – спросила Сантэн, используя уважительное обращение, означающее, что человек совершил паломничество в Мекку, и повар-малаец – сливочно-желтый гном в красной феске – улыбнулся и гордо показал пару толстых, сочных лососей.
– Прибыла вчера на почтовом пароходе, мадам, – похвастал он.
– Хаджи, ты волшебник, – зааплодировала Сантэн. Шотландский лосось был любимым завтраком Блэйна. – Приготовишь по его способу?
Способ заключался в том, чтобы тушить лосося в молоке на медленном огне. Хаджи, обидевшись на неуместность вопроса, отвернулся к печи.
Для Сантэн это была замечательная игра: ей представлялось, что она законная жена Блэйна и он целиком принадлежит ей. Поэтому она бдительно присматривала, как Мириам мелет кофе, а Халил заканчивает гладить серый в полоску костюм Блэйна и начинает наводить на его обувь блеск, типичный для военных; потом она оставила слуг и вернулась в затемненную спальню.
Чуть задыхаясь, она остановилась у кровати и стала разглядывать его лицо. Даже теперь он заставлял ее волноваться.
«Такую верную жену, как я, поискать, – насмешливо подумала она. – Такую послушную, такую любящую, такую…»
Блэйн неожиданно выбросил руку и уложил испуганную, визжащую Сантэн рядом с собой. И накрыл простыней.
– Ты не спал, – жаловалась она. – Ты чудовище, я не могу тебе доверять!
Им по-прежнему иногда удавалось доводить друг друга до безрассудства, вовлекая в чувственный марафон, который заканчивался взрывом ослепительной вспышкой света и цвета, созвучной полотну Тернера над ними. Но чаще бывало, как этим утром: крепость любви, прочная и неприступная. Они расставались неохотно, отрываясь друг от друга медленно, постепенно, и наконец день заполнил комнату золотом и они услышали звон посуды: это хаджи на веранде за ставнями расставлял тарелки для завтрака.
Сантэн принесла Блэйну халат, длинный халат из китайской шелковой парчи, синий с алым, с поясом, вышитым жемчугом, с бархатными лацканами. Она выбрала его, потому что он был такой необычный, так отличался от обычной строгой одежды Блэйна.
– Больше ни перед кем в мире я бы его не надел, – сказал он ей, осторожно держа халат на вытянутой руке, получив его от Сантэн в день рождения.
– Если ты это сделаешь, смотри, чтобы я тебя не застукала, – предупредила она, но после первого потрясения он привык, и ему нравилось носить его при ней.
Рука об руку они вышли на веранду. Хаджи и Мириам радостно заулыбались и усадили их за стол, залитый светом утреннего солнца.
Сантэн быстро, но очень внимательно оглядела стол, убеждаясь, что все в порядке, от роз в вазе Лалика[52] до белоснежной скатерти и свежевыжатого грейпфрутового сока в кувшине работы Фаберже, серебряном с позолотой, и только потом открыла утреннюю газету и начала читать ему.
Она всегда соблюдала один и тот же порядок: заголовки и парламентские отчеты – Сантэн ждала, пока он их прокомментирует, и добавляла свои мысли, – потом финансовые страницы и отчеты с биржи и наконец спортивные страницы с особым вниманием к упоминаниям о поло.
– Вижу, ты вчера выступал: «впечатляющий ответ министра без портфеля», пишут в газете.
Блэйн улыбнулся и положил себе филе лосося.
– Вряд ли такой уж впечатляющий, – сказал он. – «Никем не замеченный» больше подходит.
– Так что там с тайными обществами?
– Немного болтовни о военных организациях, как будто вдохновленных примером очаровательного герра Гитлера и его банды политических убийц.
– Они опасны? – Сантэн отпила кофе. Когда же она привыкнет к этим английским завтракам! – Ты как будто легко отмахнулся от этой проблемы. – Она взглянула на него щурясь. – Ты ведь собирал о них сведения?
Она хорошо его знала. Блэйн виновато улыбнулся.
– Ты ничего не упустишь!
– Расскажи.
– Вообще-то не следовало бы. – Он нахмурился, но она ни разу не обманывала его доверие. – На самом деле мы встревожены, – признался он. – Оу баас считает это самой серьезной угрозой после мятежа 1914 года, когда Девет[53] призвал своих головорезов выступить на стороне кайзера. Сложная политическая сеть и большая потенциальная угроза. – Он замолчал, и Сантэн поняла, что это не все, но терпеливо ждала, пока он решит, что именно ей рассказать. – Ну хорошо, – решил он. – Оу баас приказал мне возглавить комиссию по расследованию – тайную, министерского уровня – деятельности «Оссева брандваг», самого крайнего и разветвленного из этих обществ. Хуже даже, чем «Бродербонд».
