Генриха перенесли туда в крытых носилках; с каждой стороны их шли четыре стража, а впереди ехал верхом де Нансе, имея при себе королевский приказ, открывавший Генриху двери темницы — его убежища.
Перед подземным ходом в твердыню замка — его большую башню — процессия остановилась. Де Нансе спешился, открыл дверцы носилок, запертые на замок, и почтительно предложил королю Наваррскому выйти. Генрих вышел без всяких разговоров — любое место жительства казалось ему надежнее, чем Лувр; десять дверей, затворяясь вслед за ним, отделяли его от Екатерины Медичи.
Августейший узник перешел через подъемный мост, охраняемый двумя солдатами-часовыми, прошел в три двери нижней части башни и в три двери нижней части лестницы, затем, предшествуемый де Нансе, поднялся на один этаж. Генрих собрался идти по лестнице и выше, но командир королевской охраны остановил его, сказав:
— Ваше величество, остановитесь здесь.
— Ага! Как видно, меня удостаивают второго этажа, — сказал Генрих.
— Сир, к вам относятся как к венценосной особе.
«Черт их возьми! — подумал Генрих. — Два-три этажа выше меня бы ничуть не унизили. Тут слишком хорошо, и это может вызвать подозрения».
— Ваше величество, не желаете ли последовать за мной? — спросил де Нансе.
— Святая пятница! Вам очень хорошо известно, месье, как мало значит здесь то, чего я желаю и чего не желаю; здесь имеет силу лишь приказ моего брата Карла. Есть приказ следовать за вами?
— Да, сир.
— В таком случае, месье, я следую за вами.
Они пошли по длинному проходу вроде коридора, пересекавшему просторный зал с темными стенами, который имел крайне мрачный вид.
Генрих не без тревог и осмотрелся.
— Где мы? — спросил он.
— Мы проходили, ваше величество, по допросной палате.
— А-а! — произнес король Наваррский и стал всматриваться внимательнее.
В палате было всего понемногу: воронки и станки для пытки водой, клинья и молоты для пыток испанскими сапогами; кругом, вдоль стен, шли каменные сиденья для несчастных, ожидавших пытки, а около сидений — на их уровне, выше и ниже их — были вделаны в стены железные кольца, но не симметрично, а соответственно роду пытки. Самая близость этих колец к сиденьям указывала их назначение — привязывать к ним тех, кто будет занимать эти места.
Генрих пошел дальше, не сказав ни слова, но и не упустив ни одной подробности этого мерзкого устройства, так сказать, запечатлевшего на этих стенах повесть о человеческих страданиях.
Внимательно разглядывая окружающее, Генрих не посмотрел под ноги и споткнулся.
— А это что такое? — спросил он, указывая на какой-то желоб, выдолбленный в сыром каменном настиле, заменявшем пол.
— Это сток, сир.
— Разве здесь идет дождь?
— Да, сир, — кровавый.
— Ага! Прекрасно, — сказал Генрих. — Мы еще не скоро дойдем до моей комнаты?
— Вы уже пришли, ваше величество, — сказал какой-то призрак, смутно рисовавшийся в полутьме, но по мере приближения становившийся все более определенным и реальным. Генриху показался знакомым этот голос, а сделав несколько шагов, он узнал и самого человека.
— Ба! Да это вы, Болье! — сказал Генрих. — Какого черта вы здесь делаете?
— Ваше величество, я только что получил назначение коменданта Венсенской крепости.
— Ваш дебют делает вам честь: вы сразу получили узника-короля. Это неплохо.
— Простите, сир, — ответил Болье, — раньше вас я принял двух дворян.
— Каких? Ах, простите, может быть, я нескромен? В таком случае условимся, что я не спрашивал.
— Ваше величество, у меня нет предписания соблюдать тайну относительно этих людей. Это граф де Ла Моль и граф де Коконнас.
— А, верно! Я видел, что их забрали. Как эти бедные дворяне переносят свое несчастье?
— Совершенно по-разному: один весел, другой печален; один поет, другой вздыхает.
— Кто же вздыхает?
— Граф де Ла Моль, сир.
— Мне более понятен тот, что вздыхает, чем тот, который распевает. Судя по тому, что я видел, тюрьма — место вовсе не веселое. А в каком этаже их поместили?
— В пятом, на самом верху.
Генрих вздохнул. Он сам хотел попасть туда.
— Так покажите мне, господин Болье, мою комнату; я хотел бы побыстрее попасть туда, потому что очень устал за сегодняшний день.
— Пожалуйста, ваше величество, — сказал Болье, указывая на отворенную дверь.
— Номер второй, — сказал Генрих. — А почему не первый?
— Он уже предназначен, ваше величество.
— Ага! Как видно, вы ждете узника познатнее меня.
— Я не сказал, ваше величество, что этот номер предназначен для узника.
— А для кого же?
— Вашему величеству лучше не настаивать на моем ответе, так как я буду вынужден промолчать и тем самым не оказать вам должного повиновения.
— Ну, это другое дело, — сказал Генрих, впадая в глубокую задумчивость: видимо, номер первый очень занимал его.
Впрочем, комендант не изменил своей первоначальной вежливости. Со всевозможными оговорками он поместил Генриха в его комнату, всячески извинялся за возможные неудобства, поставил двух солдат у его двери и ушел.
— Теперь пойдем к другим, — сказал комендант слуге-тюремщику.
Они двинулись в обратный путь, прошли допросную палату, коридор и очутились опять у лестницы; следуя за своим проводником, Болье поднялся на три этажа.
Оказавшись таким образом в пятом этаже, тюремщик открыл одну за другой три двери, каждая из которых запиралась двумя замками и тремя огромными засовами. Когда он начал отпирать третью дверь, из-за нее послышался веселый голос:
— Эй! Дьявольщина! Отпирайте поскорее, хотя бы для того, чтобы проветрить. Ваша печка до того накалилась, что можно задохнуться.
И Коконнас, которого читатель уже признал по его любимому ругательству, одним прыжком очутился у двери.
— Одну минутку, дорогой дворянин, — сказал тюремщик, — я пришел не для того, чтобы вас вывести, а чтобы войти самому, и за мной идет комендант.
— Комендант? Зачем? — спросил Коконнас.
— Навестить вас.
— Он делает мне много чести, милости просим, — ответил Коконнас.
Болье вошел и ледяной учтивостью, присущей комендантам, тюремщикам и палачам, сразу погасил сердечную улыбку Коконнаса.
— Есть у вас деньги, граф?
— У меня? Ни одного экю, — ответил Коконнас.
— Драгоценности?
— Одно кольцо.
— Разрешите вас обыскать?
— Дьявольщина! — воскликнул Коконнас, краснея от гнева. — Ваше счастье, что я и вы в тюрьме.
— Все допустимо, раз служишь королю.
