– Я умираю, – прошептала Алина.
– Не бойтесь, никто еще от морской болезни не умер, хотя в аду побывал. Не положить ли вас на койку?
– Нет, – тихо произнесла Алина, – опять упадешь.
– Ободритесь, я сам видел землю. Часов через пять, – умышленно солгал Шенк, – мы будем в гавани.
– Дай Бог, – прошептала Алина. – Это ужасно. Я не знала, я бы не поехала.
– Да, но все-таки, – шутил измученный Шенк, – признаюсь, если бы мне сказали, что в будущей жизни, в аду, я буду мучиться целую вечность морской болезнью, то с завтрашнего утра я бы пошел в монахи замаливать все свои грехи, чтоб только не попасть в ад. Ободритесь! Не замечаете вы разве, что качка уже легче?
Но в ту минуту, когда Шенк произносил это, бок корабля высоко накренило, потом вдруг каюта Алины пошла вниз и вниз… и Шенк, не ожидавший толчка, переброшенный, ударился о стену и сел на пол.
Он поднялся на ноги, потирая себе лоб, и выговорил:
– Обиделась проклятая волна, что я ее заподозрил в мирных намерениях!
Шенк вышел из каюты и снова так же уселся у дверей.
К утру оба корабля, но отброшенные на расстояние более версты друг от друга, приблизились к островам. Волнение, прегражденное здесь выступавшим за ними мысом, было гораздо тише.
Через час путешественники были в виду пристани.
Три дня провели они на Корфу, и здесь сказалось на многих влияние вынесенных мучений.
Князь Иероним и Теофила, а с ними человек тридцать из свиты, поляков и французов, отказались наотрез от путешествия в Константинополь при подобной погоде, а она обещала быть бурной в продолжение многих дней. Нужно было, по крайней мере, целый месяц, чтобы добраться до Босфора.
Князь Иероним уверял совершенно серьезно, что предпочтет лучше идти пешком в Варшаву просить прощения у Понятовского, нежели пускаться снова по Адриатическому и Средиземному морям.
На четвертый день ветер стих. Между капитанами двух кораблей возник спор, дошедший до ссоры.
Гассан уверял, что надо ждать еще более сильного ветра. Во всяком случае, он отказывался выходить в море и идти против ветра, для того чтобы быть отброшенным к берегам Италии или Далмации, а пожалуй, и разбитым на утесах.
Он предпочитал возвратиться в Венецию и там ожидать ясной погоды, чтоб снова двинуться к Средиземному морю. Мехмед уверял, что после бури, которую они перенесли, будет недели две и более спокойствие на море, и за это время он брался доставить путешественников, по крайней мере, до берегов Греции. Скоро путешественники разделились почти пополам: охотников вернуться восвояси было все более и более.
Кончилось тем, что на корабль Гассана сел князь Иероним с Теофилой и целой свитой, человек до сорока. Все они, испытав нелюбезность адриатических волн, не только решились возвратиться на родину, но и бросить всякие предприятия на море и на суше.
Князь Карл готов был последовать примеру брата, если бы не боязнь показаться смешным в глазах польской эмиграции. Задумать предприятие, стать во главе огромного и важного политического движения – и вдруг испугаться морской качки, вернуться в Париж, чтобы сидеть без гроша денег, или же явиться в Варшаву, воспользоваться амнистией, просить прощения у короля Станислава и вымолить возврат всех своих литовских местностей – это было для Радзивилла невозможно. Он, знаменитый «Пане коханку», не мог сделаться насмешкой отечества. Хотя бы погибнуть в волнах моря или измучиться от качки, но надо было продолжать раз намеченный и решенный путь!
Алина, как все легкомысленные натуры, через день, ощутив под ногами твердую землю, снова была весела, посмелела, вновь мечтала. Ей даже казалось, что она преувеличивала опасность и болезнь. Здесь, на твердой земле, ей уже не казались страшны и качка, и волны, и рев бурь.
И если Карл Радзивилл решился продолжать путешествие из самолюбия, то принцесса решилась с легким сердцем.
Шенк, весело шутивший среди волн, был благоразумен на земле и помнил хорошо, что он вынес, а главное, в каком положении была Алина. Снова здесь, как когда-то в Венеции, как когда-то в Аугсбурге и, наконец, давно в Оберштейне, Шенк снова убеждал Алину бросить предприятие бессмысленное, наконец, опасное и, вернувшись, сделаться снова владетельной графиней Оберштейн, а то, пожалуй, и герцогиней Голштейн-Лимбургской.
Алина отвечала на это полушутя-полусерьезно:
– Смотрите, Шенк, опять поссоримся! Неужели мне бросить задачу всей моей жизни, мою блестящую будущность, счастье целого народа, которое, я знаю, я сумею сделать… Судьбу Польского королевства, которое я восстановлю в его прежних границах, – и все это ради чего же? – ради морской качки, головной боли, спазм?
– Да ведь вы умирали! – воскликнул Шенк.
– Пустяки, это я только говорила. От морской болезни не умирают.
Одним словом, между принцессой и Шенком произошел обратный разговор тому, который был на корабле, в каюте. То, что говорил ей в утешение Шенк во время качки, Алина здесь, на суше, повторяла ему.
Еще через сутки путешественники, разделившись на два лагеря, уже прощались между собой. Братья Радзивиллы простились с чувством; они серьезно не знали, увидятся ли вновь. Иероним прямо заявил, что идет в Варшаву и не остановится нигде по пути. Теофила собиралась ненадолго заехать в Вену и затем ехать в Краков.
Карл Радзивилл был уверен в эту минуту, что доедет до Константинополя, отправится в дунайскую армию русской императрицы и с ней вместе двинется на Москву. Следовательно, бог весть когда и при каких условиях встретятся братья. Легко может случиться, что они не увидятся более на сем свете.
Наутро, с зарей, два поссорившихся чуть не насмерть капитана двинулись из гавани, лавируя по ветру. Гассан, распустив все паруса, туго натянутые теперь продолжавшимся ветром, двинулся на север, надеясь быстрым переходом вновь очутиться среди мраморных дворцов изящной Венеции. Мехмед двинулся от берегов в открытое море. Он надеялся, что к вечеру ветер спадет, и он, лавируя вдоль италийских берегов, проберется кое-как до Сицилии, а там, в Средиземном море, тот же ветер может быть уже и попутным – на восток.
Мехмед не ошибся: к вечеру ветер спал, переменился. Мехмед ядовито подшучивал теперь над Гассаном, который в своем движении на север стоял на одном месте или же шел в Венецию на веслах.
Через двое суток корабль Мехмеда был уже далеко на юге, и путешественники начинали мечтать о том, как они, минуя Италию, оставят ее за собой и повернут налево.
Но, видно, судьба не захотела этого. Принцессе Елизавете не суждено было побывать в Турции, а тем более в России. Ветер становился сильнее, и грозная буря началась вдруг совершенно внезапно и неожиданно.
