— Нет, нет! — ответил Карл, возмущенный таким лицемерием Екатерины.
— А вы поищите получше, сын мой, — сказала Екатерина, — вспомните некоторые попытки к бегству, которое должно было обеспечить безнаказанность убийце.
— Убийце?! — воскликнул Карл. — Вы говорите — убийце?! Стало быть, по-вашему, меня пытались убить?
Екатерина притворно закатила глаза, блестевшие кошачьим блеском, под верхние морщинистые веки.
— Да, мой сын; вы можете, конечно, сомневаться, но я-то знаю наверное.
— Я никогда не сомневаюсь в том, что говорите вы, — язвительно сказал король. — Очень любопытно знать, каким же способом хотели меня убить?
— Если бы заговорщик, которого я назову… Да в глубине души вы, ваше величество, и сами его себе уже назвали… Если бы он, выставив свои батареи и уверенный в успехе, успел бежать, может быть, никто и никогда не узнал бы причину болезни вашего величества; но, к счастью, сир, вас оберегал ваш брат.
— Какой брат? — спросил Карл.
— Ваш брат Франсуа.
— Ах да! Правда, я все забываю, что у меня есть брат, — с горькой усмешкой сказал Карл. — Так вы говорите, мадам…
— Я говорю, что, к счастью, он раскрыл вашему величеству внешние проявления заговора. Но, как мальчик еще неопытный, он искал лишь следы обычного заговора и доказал только проделку молодого человека; я же искала доказательств гораздо большего злодейства, так как я знаю, какой ум у этого преступника.
— Вот как! А ведь похоже на то, матушка, что вы имеете в виду короля Наваррского? — спросил Карл, желая знать, до каких пределов дойдет ее флорентийское притворство.
Екатерина лицемерно потупила глаза.
— Помнится, я велел его арестовать и посадить в Венсенский замок за ту проделку, о которой вы упомянули; а он, значит, оказался еще преступнее, чем я думал?
— Вы чувствуете, как вас снедает лихорадка? — спросила Екатерина.
— Конечно, мадам, — ответил Карл, сдвинув брови.
— Чувствуете вы жар, который жжет вам внутренности?
— Да, мадам, — ответил Карл, все более мрачнея.
— А острые боли в голове, которые, как стрелы, ударяют вам в глаза и через них проникают в мозг?
— Да, да, мадам! Все это я чувствую, и даже очень! О-о! Вы отлично описываете мою болезнь!
— А достигается все это очень просто, — ответила флорентийка. — Взгляните…
Она вытащила из-под мантии какой-то предмет и подала королю.
Это была фигурка из желтоватого воска вышиною дюймов шесть. На фигурке было надето платье с золотыми звездочками, а поверх платья — королевская мантия, все из воска.
— При чем тут эта статуэтка? — спросил Карл.
— Посмотрите, что у нее на голове, — сказала Екатерина.
— Корона, — ответил Карл.
— А в сердце?
— Иголка.
— Разве вы не узнаете в этой фигурке самого себя?
— Себя?
— Да, себя, в короне и мантии.
— А кто сделал фигурку? — спросил Карл, утомленный этой комедией. — Разумеется, король Наваррский?
— Совсем нет, сир.
— Нет?! Тогда я вас не понимаю.
— Я говорю «нет», — возразила Екатерина, — так как иначе вы, ваше величество, могли бы понять, что он сделал ее сам. Но если бы вы, ваше величество, поставили вопрос по-другому, я бы сказала — «да».
Карл не ответил. Он пытался проникнуть в эту темную душу, которая все время закрывалась от него в то самое мгновение, когда он был уже готов узнать, что в ней таится.
— Сир, — продолжала Екатерина, — благодаря стараниям главного прокурора Лагеля эта статуэтка была найдена в комнате человека, который во время соколиной охоты держал наготове запасную лошадь для короля Наваррского.
— У графа де Ла Моля? — спросил Карл.
— У него самого! И будьте добры, взгляните еще раз на стальную иглу, которая прокалывает сердце, и посмотрите, какая буква написана на привязанной к ней бумажке.
— Я вижу букву «М», — ответил Карл.
— Это значит «смерть» — такова магическая формула. Посягатель пишет, с какою целью он наносит ранку статуэтке. Если бы он хотел навлечь безумие, как это сделал герцог Бретонский с Карлом Шестым, он бы вонзил иголку в голову и вместо «М» написал «Ф»[22].
— Итак, — сказал Карл IX, — по вашему мнению, мадам, на мою жизнь посягал Ла Моль?
— Да… как кинжал посягает на чье-нибудь сердце, но ведь кинжал направляет какая-то рука.
— Так это и есть причина моей болезни? Значит, как только чары будут уничтожены, болезнь моя пройдет? Но как этого достичь? — спросил Карл. — Вы моя добрая мать, вы-то, конечно, знаете — как? Вы всю жизнь занимались этим делом, а я, не в пример вам, очень невежествен в кабалистике и магии.
— Со смертью посягателя чары его теряют силу; и как только его смерть разрушит чары, в тот же день пройдет болезнь. Все очень просто, — сказала Екатерина.
— Вот как? — удивленно спросил Карл.
— Да; неужели вы этого не знаете?
— Я не колдун, — ответил Карл.
— Но теперь вы убедились, что я права?
— Конечно.
— И ваше беспокойство теперь исчезнет?
— Вполне.
— Это вы говорите из любезности?
— Нет, матушка, от души.
Екатерина повеселела.
— Слава Богу! — воскликнула она, как будто веря в Бога.
— Да, слава Богу! — иронически повторил Карл. — Теперь я знаю, кто виновник моего недуга и кого надо наказать.
— Мы и накажем…
— …графа де Ла Моля: ведь вы сказали, что виновник — он?
— Я сказала, что он — орудие.
— Хорошо, сначала Ла Моля — он самый важный, — ответил Карл. — Все эти болезненные приступы, которым я подвержен, могут вызвать при дворе опасные подозрения. Требуется спешно пролить на это дело свет и открыть истину.
— Итак, граф де Ла Моль…
— Да, — перебил ее Карл, — он вполне подходит как виновник. Я согласен, начнем с него; а если у него есть сообщник, так он его выдаст.
«Да, — сказала про себя Екатерина, — а если не выдаст сам, так его заставят это сделать. У нас для этого есть средства, которые действуют безотказно».
Она встала и спросила Карла:
— Вы разрешаете, сир, приступить к следствию?
— И как можно скорее, я очень этого хочу, — ответил Карл.
Екатерина пожала сыну руку, не поняв, почему та так дрогнула при прикосновении ее руки, и вышла, не слыхав раздавшегося ей вслед язвительного смеха, а за ним — ужасного ругательства.
Карл сейчас же спохватился: не опасно ли предоставлять свободу действия подобной женщине — она в несколько часов натворит такого, чего уж не поправишь.
Но в ту минуту, когда Карл, следя глазами за уходившей матерью, убедился, что портьера за ней опустилась, он услыхал позади себя какой-то шорох и, обернувшись, увидел Маргариту, которая приподняла гобелен, закрывавший проход в комнату кормилицы.
