– Господи, помилуй и сохрани! Не дай наглупить, помоги мне, грешному, смелую бабу окрутить по-орловски.
Затем он зашагал бодро через площадь и вдруг покачал головой: «Э-эх-ма! В грешном деле Господа Бога всуе призываю! Да и не в первый раз!»
Все двери маленького заднего хода палаццо, как по мановению волшебника, отворились перед переодетым Орловым. Двое служителей, как бы ожидавшие, почтительно пропустили его. Остальное все спало в доме… Орлов тихо прошел в верхний этаж, где была спальня принцессы, и взялся за ручку двери… последней, за которой была она и, конечно, уже в постели. На мгновение он остановился…
– Не впервой! – мелькнуло в голове его, и он тихо отворил дверь и вошел.
Одна свеча горела на туалете, оставленная на ночь.
Алина спала… лицом к нему… Как красиво было ее лицо, слегка утонувшее в подушке и окаймленное черными локонами волос!
Орлов сбросил плащ и шляпу на пол, приблизился к кровати, нагнулся и несколько мгновений простоял, любуясь красавицей.
Она, видно, во сне почувствовала присутствие другого живого существа около себя и стала дышать неровно.
Он нагнулся совсем и приник губами к ее губам.
Алина открыла глаза, испуганные, изумленные, вся затрепетала от неожиданности и страха… Но вдруг выражение лица ее изменилось. Глаза блеснули ярко, лицо вспыхнуло… Но вспыхнуло не стыдом, а радостью, безумной, страстной, неудержимой…
Она обхватила его шею руками и сама крепко прильнула губами к его лицу.
– Ты прощаешь?.. – шепнул он нежно.
– Прощаю… за обман!.. За то, что целый час здесь, прежде чем заснула, думала о тебе и чуть не плакала от досады.
– Ты не пожалеешь после?..
– Ничего не пожалею! Хоть убей теперь меня. Я люблю тебя…
Поутру Орлов не счел даже нужным поранее скрыться и уйти тайком, по тому же заднему ходу. Он остался завтракать у принцессы и уехал в полдень, спустившись по парадной лестнице палаццо.
Орлов, не знавший, какой распущенной, легкомысленной жизнью жила принцесса до встречи с ним, был несколько озадачен своим быстрым успехом.
Принцесса сдалась легко, и в ее отношениях к Орлову сказалось нечто, что не могло ускользнуть от опытного глаза женского волокиты и сердцееда. Он сразу увидел и понял, что он – не только не первая любовь принцессы, но, конечно, и не вторая, и даже не третья.
Принцесса не смущалась там, где всякая женщина невольно полна чувством, которое французы называют pudeur [35] .
Ее излишняя простота относительно нового любовника часто переходила ту границу, за которой начинается цинизм.
– Так ты вот какая! – невольно думал Орлов, покачивая головой. – А я-то робел да смущался, что лоб расшибу!
Но вместе с этим Орлов видел в этой женщине страстный и искренний порыв, неподдельное и сильное чувство. Она положительно была влюблена в него, и Орлов был поневоле озабочен и не мог хорошо уяснить себе ни характера этой женщины, ни их взаимных отношений.
Порою он видел в ней простую авантюристку легкого поведения; порою она казалась ему честной женщиной, но легкомысленной, с пылкой натурой, способной на крайности в увлечении.
Разумеется, Орлов, со своей стороны, не мог относиться к принцессе вполне хладнокровно и рассудочно.
Она была все-таки женщина, каких он еще не встречал. Если б он теперь не сошелся с ней по обязанности, по службе, по долгу верноподданного, то, быть может, сердце его отнеслось бы к этой женщине иначе. Ее можно было полюбить серьезно.
Несмотря на то что Орлов был занят ежедневно одной мыслью, как бы довести поскорее свою опасную игру до конца, он всякий день открывал в принцессе новые таланты, новые симпатичные черты характера, и всякий день лучше и сердечнее относился он к ней и, наконец, однажды, через несколько дней, сам себя поймал на мысли:
– Да, обидно, что тебя надо отправить под ответ, а то бы я тебя, пожалуй, и при себе оставил.
Между тем принцесса настолько доверяла новому возлюбленному, отдалась настолько ребячески искренно и доверчиво, что Орлов видел возможность легко и скоро довести свою хитрую и неблаговидную историю до конца.
Спешить особенно было не к чему; но какое-то чувство копошилось на сердце Орлова, которое заставило его скорее покончить комедию.
Ему просто было совестно и стыдно за свою роль. Ему стыдно было глядеть в глаза этой женщине, отдающейся страстно, искренно и доверчиво.
Если эти отношения затянутся, то, пожалуй, у соблазнителя не хватит духу на тот поступок, который должен порешить все.
– Нет, уж лучше поскорее, – думал Орлов, – а то как-то жалко глупую бабу. И зачем это судьба ее в мои руки толкнула! Попалась бы она в Берлине Фридриху, он бы ее без всякой жалости представил в Питер в подарочек, чтобы подслужиться соседу.
И Алексей Орлов, в сущности человек добрый, прямодушный, стал спешить в своем деле не столько ради высших государственных соображений, сколько ради того, чтобы поскорее избавиться от тяжелой роли, против которой возмущалась его совесть.
Через неделю после первого свидания ночью в палаццо принцессы Орлов вдруг сделался смущеннее, холоднее и задумчивее.
Целый день приставала к нему принцесса с просьбой объяснить свое расположение духа. Орлов обещал; но прежде хотел подумать, говорить ли об этом принцессе.
Целый день не был он у нее, а на второй явился поутру и попросил принцессу внимательно его выслушать и тотчас же отвечать: да или нет.
После ее ответа долженствовала произойти или разлука, или нечто иное, что должно связать их навеки.
Объяснение это было кратко. Орлов объяснил принцессе, что в нем боролись всегда два человека: один – простой смертный, ищущий на свете женщину, которой бы он мог отдать всего себя на всю жизнь, чтобы боготворить избранную им и посвятить ей всю жизнь свою в полном смысле слова. Другой человек в нем – честолюбец, который чувствует, что призван судьбой играть большую роль в своем отечестве.
Ему еще в детстве цыганки предсказали, что на голове его будет корона, в руках – скипетр.
Теперь, после встречи с принцессой, он начинает думать, что предсказание это уже сбывается.
В ней он встретил в первый раз в жизни женщину, которую способен боготворить; ей он будет служить в великом деле завладения престолом, который принадлежит ей по праву происхождения и по законам его отечества.
– Послушай меня! – говорил Орлов, – я люблю тебя и верю вполне, что ты не такая коварная женщина, как царствующая Екатерина. Я верю, что ты неспособна поступить со мною так, как она поступила с братом. Она обещала нам обоим, что тотчас же по воцарении выйдет замуж за брата Григория, сделает его супругом-регентом и передаст ему почти всю власть в руки, чтобы царствовать только по имени. И она обманула его! Он был десять лет около нее в качестве приближенного лица и любимца, а теперь – в опале, чуть не в ссылке! Екатерина уверяла, что замужество было бы роковым делом, – выйдя замуж за простого русского дворянина, она могла бы потерять всякое значение в глазах своего народа. Но это неправда! Твоя мать, императрица Елизавета, доказала противное этому: народ знал, что она замужем за Разумовским, а между тем никогда еще в России ни одного монарха так не обожали, как ее, и так не оплакивают теперь. Я верю, что ты неспособна на такой коварный обман, но тем не менее если любовник во мне верит тебе безусловно, обожает тебя, относится к тебе всей душой, как к божеству, то честолюбец рассуждает, сомневается и боится. Я долго боролся с собой, но теперь являюсь сказать тебе последнее слово. Если ты хочешь, чтоб я заставил весь флот и десантную армию, находящуюся на корабле, присягнуть тебе тотчас же и двинуться отсюда прямо на Кронштадт, – одним словом, если ты хочешь, чтоб я начал действовать, чтоб возвести тебя на русский престол, – ты должна уничтожить во мне всякие сомнения; одним словом, ты должна по закону принадлежать мне, прежде чем я начну действовать. По этому ответу я увижу: искренна ли ты или просто играешь со мной комедию.
