– Но в чем же дело? – изумляясь, воскликнула Алина. – Я на все готова! Я готова умереть за тебя!
Легкая краска выступила на лице Орлова. Быть может, совесть колыхнулась в нем при этих словах: «готова умереть за тебя».
– Согласна ли ты немедленно обвенчаться со мной?
Алина ахнула и вместо всякого ответа бросилась на шею к возлюбленному.
– Сегодня, – прошептала она, покрывая его лицо поцелуями, – не только я хочу, но я требую сегодня же, чтоб доказать тебе, насколько я поступаю искренно и честно.
– Нет, здесь это невозможно. Нам надо обвенчаться тайно. В Пизе невозможно этого сделать. Подобного рода событие будет известно всему городу, а через неделю и всей Италии; а через месяц, конечно, будет извещена об этом императрица – и тогда все пропало. Не забудь, что нам отсюда морем кругом Испании, по океану, затем по северным морям – более двух месяцев пути, да и то если ветер будет попутный. Следовательно, когда императрица узнает, что я изменил ей, у нее будет время более месяца, чтобы распорядиться укрепить Кронштадт, снарядить целый флот против нас, и бог знает, чья возьмет?
– Как же быть тогда?
– Очень просто. У меня есть друзья в Ливорно. Я напишу им достать какого ни на есть католического священника, который ночью при нескольких свидетелях, моих друзьях, обвенчает нас в каком-нибудь отдаленном квартале, и все останется покрыто тайной.
– Конечно, – согласилась Алина, – но только одно прошу – скорее!
Через три дня после этого разговора Орлов с принцессой в сумерки выехали из Пизы по дороге в Ливорно.
За ними в других двух экипажах ехали Станишевский и Линовский, верная наперсница принцессы – Франциска и два служителя-итальянца.
Лейтенант Христенек поскакал вперед.
Принцесса не только оставила всю свою многочисленную свиту в Пизе, но даже не взяла почти никаких вещей и уехала на два дня, чтобы обвенчаться и вернуться назад.
Христенек явился к английскому консулу, другу графа Джону Дику и объявил ему о прибытии гостей.
В полдень русский вельможа, хорошо известный в Ливорно и любимый всем народонаселением, появился снова на улицах давно знакомого города вместе с красавицей графиней Селинской.
Но молва быстро разнесла по городу весть, что красивая чужеземка – не простая польская графиня, а именитая особа, уже отчасти известная Италии.
В тот же день был парадный обед у консула Дика. На этот обед были только приглашены контр-адмирал русского флота Грейг и его жена.
Хозяйка, жена консула, побывав тотчас же с визитом у принцессы, теперь ожидала ее прибытия на лестнице дома.
И Орлов и Грейг с женою приехали к Дику прежде принцессы.
Мужчины были в мундирах и орденах, дамы одеты по-бальному.
После обеда все три пары должны были в простых экипажах отправиться в дальний квартал Ливорно, и под покровом ночи и при соблюдении полной тайны Алексей Орлов и принцесса должны были обвенчаться у католического священника, которому была обещана крупная сумма за его молчание до поры до времени и еще более крупная – впоследствии, когда красавица, им обвенчанная, сделается могущественной императрицей.
В конце обеда, когда все были веселы и принцесса, по-видимому, очаровала и консула с его женой, и жену русского адмирала, Орлов получил записку и стал сумрачен.
– Наше дело не ладится, – выговорил он, глядя на принцессу, – священник отказывается нас венчать и говорит, что так же поступит и всякое другое духовное лицо.
– Отчего? Что такое? – воскликнули все гости.
– Если хотите, он отчасти прав и даже, – легко улыбаясь, прибавил Орлов, снова глядя на принцессу, – он даже держит нашу сторону. Послушайте!
И Орлов начал читать записку священника, который писал, что он не отказывается вполне, готов всегда приступить к священному обряду, даже не требуя за это никакого вознаграждения, но что его религия не допускает следующего: если он обвенчает Орлова с принцессой, то этот брак будет действовать только для принцессы; он же как схизматик может не считать себя ее супругом. Чтобы брак был вполне законным, нужно два венчания – у католического священника и у русского. Если он согласен прежде обвенчаться по обрядам своей религии, то после этого может быть тотчас же обвенчан и по обряду католической.
– Ну, так что же? – выговорил Дик. – Какая же тут помеха? Одним днем позже или раньше, не все ли равно?
– Но где же достать русского священника? – воскликнула принцесса.
– О! У нас есть священник! При флоте всегда есть церковь. Мы можем поехать на адмиральский корабль Самуила Карловича, – выговорил Орлов, глядя на Грейга, – и обвенчаться в маленькой церкви.
Грейг, вообще пасмурный во все время обеда, отмалчивавшийся почти постоянно, и теперь промолчал; и только после второго вопроса Орлова: возможно ли то, что он предлагает? – Грейг отвечал сухо:
– Да, конечно. Хоть в наших церквах походных на кораблях служат обедни и всенощные и отпевают умерших во время плавания, но случая венчания, конечно, не бывало, так как на кораблях женщин не имеется.
– Но все-таки, – возразил Орлов угрюмо, – можно венчаться на вашем корабле?
– Конечно, быть может, не найдется венцов.
– Но ведь это не есть необходимость. Это уж дело священника, – странно выговорил Орлов. – Итак, принцесса, – обратился он к красавице, – надобно прежде венчаться по-русски, а потом уж по-итальянски. Сначала мы поедем на адмиральский корабль, а затем после этого прямо к этому священнику.
Все присутствующие стали тотчас же рассуждать, как все устроить, и наконец решили, что появление принцессы на адмиральском корабле эскадры может подать повод к различного рода предположениям и подозрениям.
Орлов, поддерживаемый Диком, при молчании или холодном согласии на все контр-адмирала решил следующее: устроить на другой же день учение и маневры эскадры; принцесса явится на корабль Грейга «Три Иерарха» под предлогом поглядеть на маневры, а затем умышленно запоздает после маневров до сумерек. Тогда священник флотской церкви корабля поспешно обвенчает их.
На другой день все народонаселение Ливорно было на ногах.
Везде прошла молва, что после полудня будет в порту зрелище. Ливорнцы знали русского вельможу как большого затейника на всякие празднества и зрелища.
За несколько месяцев перед тем Орлов заказал итальянскому художнику большую картину, долженствовавшую изображать его подвиг при Чесме.
Живописец взялся написать, но через несколько времени доложил Орлову, что ему нужно видеть не только движение кораблей на море, пальбу и дым, но необходимо видеть в натуре и то, что составляет главную отличительную черту подвига героя.
