Окрик, угроза на него не действовали. Приказ приходилось повторять. Бесхитростный интриган закрывал голову ладонями и стонал: «Нельзя!» Он делал вид, что боится, не ударят ли его.
В своей яростной непримиримости Пир Карам-шах ни к кому не испытывал чувства жалости. Его не мучали угрызения совести, даже если он совершал неслыханные по своей жестокости поступки. Он не терпел ни малейших препятствий, противоречий и не допускал, чтобы кто-то осмеливался мешать ему. Да и не было в Мастудже до недавнего времени такой силы.
Однажды он, по собственному его выражению, «тряс царя, точно грушу», пытаясь заставить выполнить сравнительно пустяковое поручение — надо было собрать с домов ближнего селения кошмы и паласы. Их он приказал постлать на сугробах внезапно выпавшего весеннего снега на особенно трудном участке перевала, чтобы смогли пройти вьючные животные с грузом. Гулам Шо весь сморщился, лицо его пошло пятнами. Он робко лебезил: «Нельзя!» — но с места не сдвинулся. И вдруг отчетливо в его бормотании послышалось: «Она!» От ужаса, что сболтнул, проговорился, Шо Гулам поперхнулся.
Вождь вождей заметался. Но спросить было не у кого. Поручать своим гуркам разузнать что-либо он не мог. По договору при найме гуркам запрещалось общать-ся с местными туземцами. Они обязаны были выполнять волю хозяина-начальни-ка, но никого ни о чем не спрашивать. Вот когда Пир Карам-шах ощутил свое оди-ночество. Своим высокомерием, постоянным выпячиванием исключительности своего положения белого человека, англосакса, он воздвиг стену между собой и горцами.
Гулам Шо тупо повторил: «Она», — и замолк. Теперь Пир Карам-шах день и ночь думал о «ней». Вот когда могло помочь общение с мастуджцами. Но вождя вождей все боялись и не понимали.
Он снизошел: дал конфет одной из царских жен — девочке с сорока косичками, показал пальцем на гору Рыбу и вкрадчиво спросил:
— Кто там живет?
Он ощутил странное замирание в сердце, когда девочка с дрожью в голосе пролепетала:
— На горе? Там живет Белая Змея. Она приехала недавно. Она страшная и добрая...
Девочка убежала, а вождь вождей так и остался стоять в глубоком раздумье посреди двора, похожего на лестницу из циклопических глыб.
Новая помеха! И в ней было что-то мистическое.
Хоть и ходит он в белом,
но тень у него черная.
Васиф
На этот раз Пир Карам-шах изменил своему обыкновению и на охоту не поехал. На базаре шли разговоры, что на севере, на перевале, видели группу вооруженных всадников.
Неужели Ибрагимбек передумал и решился явиться в Мастудж? Не медля ни минуты, Пир Карам-шах приказал Гуламу Шо — на этот раз категорически — отправить навстречу неизвестным всадникам людей с лопатами, кирками, кошмами.
Пытка неизвестностью и ожиданием — самое страшное, особенно для такого деятельного, напористого, нетерпеливого человека, как Пир Карам-шах. Если он сравнивал мисс Гвендолен-экономку со смазанной жиром молнией, то о себе он мог сказать — «усеченная молния». В своем самомнении он уже давно исключил из своей жизни понятие «неудача», но на то имел безусловное право. Ему вез-ло, хотя его всегдашний успех во всем и всюду определялся прежде всего его опытом, расчетливостью, неразборчивостью в средствах. В свое время — якобы из чудачества, а на самом деле из ущемленного самолюбия — сослуживцы опередили его в чинах и званиях — он прервал свою военную карьеру и, отказавшись от высокого полковничьего чина, вступил в воинскую часть рядовым. Тем самым он устранил повод для уколов судьбы. Теперь он с полным равнодушием мог читать приказы о производстве в чины, о назначениях и награждениях своих однокашников и находить удовлетворение в своей независимости. Так он попытался поставить себя над всеми и считал, что успел в этом. Для сверхчеловека чужды обиды и неприятности повседневности. Обстоятельства благоприятствовали ему. Благодаря своему громадному опыту и знаниям он снова оказался необходимым в Северо-Западной Индии и был облечен большими полномочиями и властью. Он держал в своем кулаке волю десятков, сотен тысяч людей. Он чувствовал в себе невероятные силы, чудовищное могущество. Он распоряжался судьбами народов, королей, министров. Он находил в этом цель и счастье жизни. Немногим близким, а таких он почти не имел, он любил говорить о своем предназначении выполнить высокий долг верности Британии.
На самом деле все его поступки определялись властолюбием. Крайне болезнен-но Пир Карам-шах относился к малейшим посягательствам Англо-Индийского департамента на его прерогативы и потому самовольничал и действовал на свой страх и риск. Он находил удовольствие, даже наслаждение в своей самостоятельности. Но он не извлекал из своей деятельности материальных выгод. Он не имел семьи, благополучие которой ему следовало обеспечить во имя потомства. Он не увлекался женщинами. Напротив, пользовался славой женоненавистника. Он не вносил аккуратно на тайный текущий счет денег, чтобы приобрести акции или земли. Он презирал азартные игры. Он не держал скаковых лошадей и не играл на скачках. Не увлекался он и достижениями науки и техники, хотя первым производил широкие опыты применения аэропланов в качестве «тотального» оружия в колониальных войнах на Среднем Востоке. Неоднократно самолично, своими руками, сбрасывал Пир Карам-шах бомбы на горные селения и кочевья. Он превращал людей в шахматные пешки и, по мере того как они выходили из игры, без сожаления вышвыривал их.
Все свои знания, душевные и физические силы он тратил на всяческие политические комбинации на границах Советской России и Афганистана.
Он любил во всеуслышание провозглашать благо Британской империи единственным и непреложным законом для всего мира. С аристократическим безразличием обрекал Пир Карам-шах на смерть массы «туземцев», как он называл всех без изъятия восточных людей. Сумев сделать из обыкновенного водоноса и базарного воришки короля целой страны, он тут же — едва тот вышел из подчинения — спихнул его с трона в мусорную свалку на жалкую смерть. С таким же холодным равнодушием этот делатель королей наблюдал гибель целых горных племен, истребление женщин, детей, стариков. Без страха и жестокости не может существовать колониальная система, необходимая для благополучия «доброй старой Ан-глии». И он оправдывал любое зверство. Он эстетизировал, возвеличивал колониа-лизм. Он видел в нем славное прошлое, настоящее и будущее англосаксонской ци-вилизации. Колонии с белыми господами англичанами и с миллионами работающих на них бесправных мускулистых рабов-кули, по его убеждению, были необходимым атрибутом великой миссии британцев на земном шаре. Без колониализма эта миссия была бы ничем.
