было с одной стороны скромнее, а с другой — содержало многократно больший потенциал: допустить к работе в мастерских.
* * *
Глубокая весна: уже снегогон месяц
За зимобором пришел снегогон — второй месяц весны. Смертельная хватка морозов отпустила Бересту. Прошла Масленица: целую неделю кандальники отдыхали от лесоповала и ложками ели сладкий кисель. Дни потянулись длиннее, солнце стало легче и выше, а лес наполнялся звонким пением пернатых. В конце месяца небо то и дело рассекали красивые клинья — это возвращались из теплых краев гуси и журавли. В воздухе пахло свежестью и жизнью!
Приход весны, однако, не улучшал ситуацию с питанием, поскольку прошлогодние запасы иссякали в ноль, а до нового урожая было еще далеко. Почти всех свиней съели зимой, а теперь кто-то повадился драть и без того малочисленных несушек. На фоне недостатка пищи милых это выводило из себя.
Три-четыре раза в седмицу находили груду окровавленных перьев. Милые были уверены, что кур режет кто-то из живущих в бараках. Несколько раз они устраивали обыск, но ни одного перышка не было найдено. Случайных заключенных это, однако, не спасало от демонстративных побоев.
Ситуация прояснилась, когда на одного из милых напало ночное лихо, которому и пришлись по вкусу местные несушки. Был это не то росомаха, не то здоровенный манул. Следующими жертвами стали ночные сторожа. Никто не был убит, но изодранные руки и ноги наглядно доказывали, что зверь вовсе не боится людей.
На прошлой неделе ночная тварь, разделавшись с последними курами и осознав безнаказанность, вовсе задрала молодую свинью, загрызла и обглодала до костей, да так, что подруги ее, содержащиеся в том же хлеву, и пискнуть не посмели.
* * *
Сегодня Рэй трудился над стиркой белья для стольного дома. Эта работа считалась непочетной, но на деле была в разы легче, чем лесоповал. С последнего они с Лишей окончательно свинтились благодаря покровительству милого дома уже как месяц, чему были несказанно рады. Лишка всё занималась делами на дворе, а Рэй трудился с мастерских: первые ложки и чашки его руки уже уплыли на рынок. Сказали, если от продажи поделок каторжанина поместью появляется регулярный доход, его, в какой-то малой порции, начнут зачитывать в уплату штрафа и сокращение срока, так что Рэй старался.
— Как д-думаешь, что произошло сегодня н-ночью? — поинтересовался Рэй у напарника. Заикания возникли пару месяцев назад по неведомой причине.
— Сто́рожа-то опять подрали? Да и поделом, равно дело выродок окаянный.
— Я о т-том, что это за зверь такой?
— Хрючево лесное, мало их там бродит? Вот поверьте, други, зверь людскую кровь раз попробует — уж не забудет, — авторитетно утверждал короткий мужичок по кличке Веник, сваливая гору коричневого белья в огромную лохань с водой. — Увидите, други, с нынешней ночи всякий раз будет драть того, кто в ночную остается, ага.
— Нашел кого слушать, Рэй, — вмешалась Лиша, высыпая еще копну тряпья поверх.
— А что з-засаду бы сторожам не организовать?
— У сторожей и оружия нет. Да и непростой то морок! Надо к бабке-шептухе идти, чтобы зверя отвести, то-то!
— Бабке? Это которая Яшку побрала? — усмехнулся Рэй. — Как т-только ее не зовут: Яга, Шептуха, Йогиня.
Лишка тут задорно напела:
— А на окраине села, Люська-ведьма жила,
Хочешь — верь, хочешь — нет, было ей сто двадцать лет.
Она хихикнула и сплюнула комок мул-травы в воду:
— Чушь! Ну, говорят, живет какая-то старуха в лесу, где-то даже неподалеку от нас, кто-то из судимых дескать видел. И якбы звери ее не берут, но что с того? Если и правда там кто живет, так просто сумасшедшая баба. Поди, из нашего же поруба бегунья. Инку Белобоку помните? Чем не ведьма? — опять хихикнула.
— Ведьма или нет, — продолжил Рэй, — меня б-больше интересует, что судья пообещал сократить срок заключения тому, кто убьет зверя. И вот что любопытно, срок будет сокращен тому, кто принесет зверев х-хвост. Это что за ребячество? Колдун он, что ли, судья наш, х-хвосты-то собирать? Чем не голова или уж т-туша целиком?
— Думаешь, что-то особенное в этом хвосте? Выходит, судья-то ведает, что к нам забрело?
— А то! — опять вклинился сосед. — Ведает, еще как! Да судья сам, что лешего, боится зверюгу! Кудлатый ведь по званию выбирать не станет? «Хрусть» судейской шейкой во сне и удерет с жирненькой добычей, хе-хе!
— Хм, вот это, кстати, возможно, — посерьезнев, закивала Лишка. — Не то, что оно судью загрызет, а что судья по правде его боится. Короче, мужики, тут вот какая буза. Подслушала я утром разговор сторожей, — шепотом начала она. — Сказали, что судья уж распорядился для решения проблемы, — она сделала интригующую паузу, — пригласить героев!
Рэя будто током пробрало на этом слове.
Впервые после суда кто-то в этом мире упомянул божественных посланников! Героев, которым ни много ни мало предписано спасти не то целый мир, не то лишь людской род — тут пока ясности не было, да и спасти от чего — тоже оставалось загадкой. Но героев!
«Господи, как же я забыл? — оторопело подумал он, и пред глазами скопом пустых страниц пролетели последние месяцы. — А я — тоже?..»
— Рэй, ковш подай, — кликнула Лиша.
В общей сложности уже более полугода он провел в заточении. Суровая осень, беспощадная зима, а теперь эта голодная весна. Тепло вернулось, но голод! Серый, животный голод, что диким волком скребся изнутри и бесновался только сильнее, когда Рэю удавалось наложить руки на лишнюю порцию постной каши или обглодать вываренный в супе хребет. Да еще зверюга, что подрала последнюю скотину. Черт, да он сам готов был сожрать живьем несчастных куриц, только бы наесться хоть один раз! Голод, холод, нищета и болезни заполонили сознание, заставили позабыть о предназначении.
— Рэй?
Голову обогревало весеннее солнце, однако сердце похолодело. Как давно он перестал думать о высшей миссии, как давно он перестал считать это место временным? Как давно смирился?
Из мутного, идущего рябью зеркала воды на него вдруг вылупилось чужое лицо: непривычно вытянутый, с резкими чертами, облик высохшего старика. Впалые щеки вырисовывались полукруглыми тенями, глаза — две черные впадины без искорки жизни, борода, которую тут не требовали брить, отросла бурым сорняком.
Узник смотрел на отражение, недоумевая: «Чего это он уставился?» Он провел рукой по отросшим волосам, и злой двойник по ту сторону почему-то сделал то же. Он положил ладони себе на лицо, однако в отражении на щеки легли костлявые пальцы с отросшими ногтями. Пустые впадины вместо глаз бессмысленно пялились… как вдруг отражение разбилось ударившим по воде ковшом!
— Кого
