изводило больных за пару дней. Рыба в ответвлении Медвежьих притоков, на котором стояла Береста, водилась мелкая и костлявая — в основном пескари и шипастые окуни. Говорили, что в соседних, более глубоких притоках водится щука, но к ним заключенных почти не отпускали.
Самочувствие подруги не улучшалось, однако Рэй истово бился за ее жизнь. Куриный бульон, компот из мороженой смородины, настой укропа — лучшее, что смог сотворить он в этом безнадежном месте. Эти продукты отличались высоким содержанием аскорбиновой кислоты, которая была жизненно необходима для предотвращения цинги. То и другое требовалось Лише, чтобы справиться с пневмонией, которая развивалась в ходе болезни. Всё пришлось выменивать у милых по грабительскому курсу.
Болезнь напарницы оказалась непомерно тяжела и для Рэя. О геройстве уже и мыслей не было. Сознание залепляли одинаковые, ненастные дни: подъем затемно, сборы, работа, которая каждым днем подтачивает здоровье, возвращение в лагерь затемно. Ночь руки гудели от бесконечных ударов по мерзлым стволам. Наутро, проглатывая ненавистную кашу, он раздумывал, что может предпринять, но ни одной светлой мысли не приходило.
«Если она умрет, я…» — опять думал он холодным, тёмным утром, голыми ладонями удерживая плошку каши, и опять побоялся закончить это предложение словом, что так и просилось на язык — сдамся. Першение в горле и противный сухой кашель не обошли стороной и его. Побег через снежные леса был немыслим.
Последним из бегунов был Яшка — паренек, который даже на порубных харчах не утратил сложения атлета. Яшка отбывал за убийство: ночью залез в дом к дочке сельского ростовщика, а когда был застукан за делом, с дуру схватился за кочергу и зашиб младшего брата возлюбленной. Родом из крестьянской, но состоятельной семьи, он так и не примирился с неволей, отчего, видимо, подвинулся рассудком.
— Меня там ждут, — несколько дней к ряду твердил он, вглядываясь в вечереющий лесной стан и царапая до крови левый локоть. — Она хочет, чтобы я пришел.
Рэй уже оставил надежду узнать кто такая «она». Пытался вразумить Яшку, убедить, что в глуши никого быть не может! Что через сугробы, которые утягивают по пояс, он и нескольких верст не пройдет. Яшка еще сильнее вдавливал красные ногти в локоть, напряженно глядя в сторону леса.
В один день, перед тем как пройти лагерные ворота по завершении трудового времени, он остановился, пропуская вперед себя других каторжан, выждал секунду и ломанулся обратно к лесоповалу! Стрелок на сторожевой вышке поднял лук, натянул тетиву, но в наступающей ночи так и не поймал прицел. Погоню сторожа не организовали.
Яшку нашли следующим же утром, да не в лесу, куда он стремился, а на лысой просеке лесоповала, где обтесывали стволы, — даже версты не пробежал. Кровь так глубоко пропитала снег, что бурое озеро оставалось на виду еще несколько дней. Кто-то говорил, что Яшку задрал шишкун, кто-то грешил на обычных волков, что подвывали ночами недалеко от поместья, а кто-то, не слишком, впрочем, настаивая, полагал, что побрала беднягу сама Яга, мол, именно она его и зазывала ночами.
Жизнь тянулась медленно и тоскливо. Сторожа принижали чесноков, поддерживая в угоду мило́й избе нечеловеческие порядки. Милые измывались над несколькими гузаками, чья жизнь и вовсе была не жизнью. Вечно побитые и грязные — в баню их не пускали — лишенные всякого достоинства, они слонялись по лагерю словно тени и лишь вздрагивали, если кто-то из высоких мастей окликал.
Однако в таком отчаянии, как и обещал Светл-О-Бай, проглядывалась надежда. Чесноки, в основном, держались вместе: много раз с Рэем, который не сделал никаких запасов с осени, делились заначками еды, теплой одеждой, учили удить рыбу, шить одежду, делать подобие зубной пасты из лиственничной смолы и угля. Примелькавшись среди сторожей, он упросил одного особо падкого на лесть северянина, поучить его стрельбе из лука. Рэй восхищался поразительными навыками беловолосого сторожа, впрочем, делал это совершено искренне. Тот, в порыве снисхождения, научил натягивать тетиву на лук, брать прицел и мастерить стрелы.
В один из дней к Рэю, что сидел на наре, трясясь от холода, подошел сосед со стоящими торчком ушами. Семь лет назад он задушил знатного купца. На допросе говорить отказался, так что даже и неизвестно за что купчина расстался с жизнью, но было ясно, что убийца о своем поступке не сожалеет. Как всегда молчаливый, он поглядел на Рэя пустыми глазами и вдруг вынул из-за пазухи сверток мороженой облепихи. Указал на Лишку, а следом на другого заключенного со схожими симптомами. Пораженный таким даром, Рэй принялся за дело: облепиховый морс был, пожалуй, лучшим, что можно было изготовить тут для больных.
Лихорадка напарницы не спадала еще целую неделю. И всё же в одно из морозных, пасмурных утр она потянулась, выбравшись из-под трех одеял, которые Рэй добыл неизвестно каким путем, и даже притянула усталую улыбку. Самый счастливый день в его жизни.
* * *
Луна за луной, минули пять месяцев: осенний полузимник, зимние: студень, трескун, снежень, а потом и зимобор — первый весенний.
Успехи в лечении подруги и других узников не остались без внимания. Местные знали точно, какие симптомы несовместимы с жизнью, и в том, что Лишка преставится в ближайший день, не сомневался никто. На том Рэй и подцепил шутливое прозвище Коновал 10, до некоторой степени подменив местного знахаря. И пусть герою не всегда удавалось достичь результата, его лечение, в отличие от знахарского, не сводило в могилу раньше времени и зачастую хотя бы облегчало течение болезней.
Так, к весне, после исцеления гнойной раны милого по кличке Штырь, Рэй получил собственную мазу со стороны милой избы: Нос великодушно предложил завести собственную маруху из бабьего крыла, а его верный приятель Штырь так был рад здоровой ноге, что зазвал Рэя раз в неделю столоваться в милой избе!
Соблазн был огромный. Последнее, кроме того, что было возможностью поесть человеческой еды, еще и считалось страх как почетно. А там, проявишь себя дельным человеком, так, чем черт не шутит, сам угодишь в милые! Рэй, однако, унял секундный порыв и рассудил иначе. Милые, как он заметил, народ переменчивый и даже дерганый, для них потеря авторитета равна смерти, ведь в бараках с пониженным милым в первую же ночь такое сотворят! В общем, не загадаешь, как долго продлится их фартовое покровительство. Сторожа и чесноки из бараков, как друзья, пожалуй, понадежнее будут, да и, по-честному сказать, сближаться с отъявленными бандитами, а именно из таких состояла милая каста, не больно-то хотелось. Потому прошение героя
