Только Кожух, который все дела в своей жизни доводил до конца, осторожно развернул уже совершенно трезвого панка и мощным пинком придал такого ускорения, то уже через час мог отчитываться в Кремле о состоянии дел в Чехословацкой Республике.
Через час кафе уже была пуста. Хозяин, господин Длугош, вытирал кружки, с благодарностью поглядывая на незнакомца, который спас его заведение от опасного скандала. Я тоже начал собираться домой последним посетителями. Как всегда, мы были вдвоем — среди нашего объединения я довольно искренне подружился с сотником Кожухом.
Кожух происходил из кубанских казаков. Начал воевать с 1914 года, в царской армии дослужился до чина подъесаула и в 1917 году, возвращаясь с фронта, пристав в Киеве в отряд вольного казачества, с которым и прошел всеми путями Борьбы. (Нам всем казалось, что мы уже прошли до конца эти пути. Если бы мы знали, что главным путем нам еще предстоит!) Тогда сотник Кожух чуть ли не на всю Армию прославился своим упорством и удивительным умением находить выход из любых сногсшибательных обстоятельств. Как это водится, в рассказах о нем, уже трудно было отличить подлинные события от вымысла. Но то, что Кожух выворачивался из самых невероятных приключений, было неоспоримым. Он принадлежал к числу тех немногих, вернувшихся из Второго Зимнего похода.
В 1923 году Кожух, махнув рукой на бездействие Штаба, мелькнул с пятью такими же сорвиголовами на Большую Украину, и к нам только доходили отголоски его кровавого и запутанного пути. Его загоняли как волка лучшие чоновские отряды, а кубанский сотник все изворачивался, оставляя за собой сожженные сельсовета, убитых коммунистов и коммунаров. Через год, летом 1924 года, он вырвался к Збруча на загнанной лошади, в окровавленной рубашке. За ним неслись всадники в черных кожаных куртках. Под ливнем пуль Кожух, соскочив с коня, бросился в реку, переплыл на польский берег и, не оглядываясь на чекистов, пошел навстречу польскому разъезда, сжимая в руке маузер без патронов.
После этих приключений Кожух перебрался в Подебрад и превратился в прилежного студента Сельскохозяйственной Академии под руководством своего земляка профессора Щербины. Здесь мы с ним и познакомились у профессора, который также руководил моими студиями по украинской истории. Сотник чрезвычайно сильно интересовался историей, и я с удовольствием преподавал свои взгляды на прошлое.
С полтавчанином Донцом я познакомился во Замостьем. Нашу сотню бросили навстречу коннице Котовского, мы влетели на заболоченное после дождя поле и красные батареи начали бить погрязших казаков. Лошадь спас меня, встав на дыбы и приняв в себя полпуда картечи. Я не успел понять, что произошло, как чья-то могучая рука выдернула меня из-под убитого коня, и через мгновение я уже бежал за лошадью какого-то казака, держась за стремя. Так судьба свела меня с Донцом.
Мы с Кожухом расплатились с Длугошем и вышли на темную улицу — дальше путь кубанца направлялся на окраину города, где городские дома сливались с упорядоченными фермами. На одной из таких ферм и расположился хозяйственный студент-агроном, формально находясь рабочим у волшебной вдовы, чей муж погиб где-то в 1919 году, спасая Сибирь для Колчака. Поговаривали, что строгому сотнику было легче отбиться от всей конницы Котовского, чем от попыток своего законопослушного хозяйки закончить такой наемный труд законным браком. Я снимал небольшую комнату недалеко от Академии.
Не успели мы попрощаться, как незнакомец вышел на улицу за нами.
— Простите, господа, вы не могли бы уделить мне немного вашего времени?
Сотник, немного недовольно сверкнул глазами, и мне пришлось продолжать разговор, невольно подхватив изысканный стиль незнакомца.
— Чем обязаны вниманием с вашей стороны, господин?..
— Полковник Дмитрий Гай, господа. Ваши имена я знаю, поэтому не будем задерживаться на деталях. Мне нужна ваша помощь, очень прошу прибыть в следующую субботу по этому адресу в восемнадцать часов.
Полковник протянул мне карточку, которую я удивленно сунул себе в карман.
Тогда уже в бой вступил сотник:
— А почему вы считаете, что нам нужно вам помогать, полковник, или кто вы там есть?
— Господа, мне показалось, что вы не из тех людей, которые отказались от борьбы. Мне также показалось, что вы можете выдержать даже это испытание, о котором я расскажу вам в предложенную встречу. Имею честь, — и полковник, кивнув головой, неспешно ушел от нас. Несколько секунд мы ошеломленно смотрели друг на друга.
— Ну и что это за герой-полковник? — Нарушил я первым молчание.
— Что-то все это напоминает американское синема.
— … Или романы о Карамболь или Пинкертона.
— Ну хорошо, друг, за неделю встретимся, — и Кожух, пожав мне руку, пошел по улице.
— Привет Марти! — И я тоже направился к своей студенческой хранилища. Через минуту услышал:
— Огей, Даниил, постой! — Сотник подошел ко мне. — Спичек у тебя нету?
— А откуда они у меня? А! Кстати, мы так и не посмотрели, что это за адрес. Знаешь, где это?
— Почему же нет, там Донец квартиру снимал в двадцать пятом.
— Ну да, пока не женился.
Но сотник не сделал замечания на мой намек, что уже свидетельствовало, что предложение загадочного полковника задела его настолько, что он даже не отреагировал на стандартный насмешек.
3 (Рукопись профессора Курца)
Прошла неделя. Если бы я сказал, что за это время забыл о загадочном полковника и его предложение, это было бы не так. Я учился, аккуратно работал вечерами в кочегарке и пытался выбросить из головы странный разговор со странным полковником. Но предчувствие, что я приближаюсь к неожиданным и, возможно, зловещих событий, не покидало меня. Иногда появлялось впечатление, что судьба снова хватает меня за шиворот и упорно толкает навстречу чему-то неизвестному и ужасном.
Я перебирал все варианты того, что может произойти дальше, и, наконец, решил, все-таки, появиться на предложенную встречу.
Прослушав утром лекцию приглашенного в нашу сравнительно обеспеченную Академию немецкого профессора Шварцкопфа об исторических и философские системы, забытые неблагодарным человечеством в потасовке Мировой войны, я решил зайти в кафе. Заказав кружку темного пива, начал перебирать тетради автоматически записанного конспекта. Вдруг в глаза бросилось цитата из лекции, которую я довольно коряво перевел с немецкого — «… Академик Курц конце своей жизни пытался понять природу ужаса истории. Ужаса, который воплощался в толпе во время так называемых великих исторических событий и с сатанинской прекрасного направлял свою разрушительную силу на все, что могло быть казаться умным и гармоничным. Что за несколько месяцев освобождало чернь, грамотную аристократию, служителей высших культов от чувств малейшей человечности и обязанностей перед семьей, государством, добром и любовью? Смерть, пожары, развалины, ужасные казни и пытки нес с собой этот ужас истории…
