— Ну вот, Луи, он пришел в себя. Можешь возвращаться в аббатство. Похоже, ты остался без работы.
Священник приблизил ко мне одутловатое лицо.
— Признаю, Огюст, с телом ты справился. Но есть ведь еще и душа. Возможно, этот незнакомец в окровавленной тунике пожелает исповедаться.
Я облизнул сухие губы и ответил за себя сам:
— Извините, святой отец, но если вам требуется чья-то исповедь, то обратитесь лучше к тому кабану, что напал на меня в лесу. А если не дождетесь от него покаяния, то по крайней мере получите мясо.
Лекарь расхохотался.
— Вы только посмотрите. Едва очнулся, а уже попал в цель.
Священник нахмурился. По-видимому, ему не нравилось быть предметом насмешек. Он напялил на голову бесформенную шляпу и повернулся к двери.
— Тогда я ухожу.
После его ухода добродушный лекарь опустился на кровать.
— Не обращай на него внимания. Мы поспорили, кому ты достанешься — ему или мне.
Я приподнялся на локтях.
— Рад был оказаться предметом вашего спора. Где я?
— Можешь не сомневаться — в хороших руках. Я еще ни разу не потерял больного, если только он не был безнадежен.
— И как я?
Он пожал плечами.
— Сказать по правде, ты был очень плох.
— Вы не ответили, где я нахожусь. — Улыбка далась мне с трудом. — Куда меня привезли?
Лекарь мягко потрепал меня по плечу.
— Я слышал. Ты в Боре, приятель.
Боре… Я моргнул от удивления. Боре принадлежал одному из самых влиятельных герцогов Франции, был раза в три больше Трейля и лежал от него на расстоянии четырех дней пути. Верхом. Как же я сюда попал?
— Я… я давно здесь?
— Уже четыре дня. Да прибавь два дня дороги. Ты был без чувств, но кричал.
— Что же я говорил?
Огюст снял с чашки кусок ткани и положил мне на лоб.
— Душа твоя в смятении, и дело здесь не в ранах, которые нанес кабан. На сердце у тебя тяжкий груз.
Я не стал ему перечить. Моя Софи… она где-то в Трейле. А до Трейля не меньше недели пешком. Но я все еще чувствовал, что она жива.
— Спасибо, что позаботились обо мне, Огюст, но я должен идти.
— Подожди. — Лекарь положил руку мне на грудь. — Ты еще не готов. И не благодари меня. Я всего лишь положил мазь и прочистил раны. Скажи спасибо госпоже Эмили.
— Эмили… да…
Из тумана, в котором пребывала моя память, всплыло прекрасное лицо. Поначалу я даже принял ее за Софи. Мне вдруг вспомнилось все, все, что случилось по дороге сюда. Как мавр привязал меня к седлу. Как та молодая женщина… Эмили… уступила мне свою лошадь. Как она все время шла рядом…
— Если бы не она, парень, ты бы уже умер.
— Вы правы, я многим ей обязан. Кто она, Огюст?
— Заботливая, неравнодушная душа. И придворная дама.
— Придворная дама? — изумился я. — Но о каком дворе идет речь? Кто приказал вам позаботиться обо мне? Кому вы служите?
— Как кому? Герцогине Анне, конечно. Жене Стефена, герцога Борейского, который отправился в крестовый поход, двоюродной сестре нашего короля.
Невероятно! Обо мне позаботилась кузина самого короля Франции.
Лекарь улыбнулся.
— Ты держался молодцом, победитель кабанов. А теперь отдыхай.
Смущенный и растерянный, я сел на кровати.
Нет, такое не для меня. Я этого не заслуживал — не рыцарь, не благородный господин, а всего лишь простолюдин. Самый обычный человек. Мне и без того повезло, ведь кабан мог запросто растерзать меня своими клыками.
Нет, я должен был идти, помня о жене и сыне. С тех пор как я отправился на поиски Софи, прошла уже неделя.
— Ценю вашу заботу, Огюст, однако вынужден отказаться. Поблагодарите за меня добрейшую хозяйку.
Я поднялся с кровати, но сделал лишь несколько неуклюжих, отозвавшихся болью шагов. В дверь постучали, и Огюст отправился посмотреть, кто пришел.
— Ну вот, ты можешь сам поблагодарить нашу госпожу.
И действительно, то была Эмили, одетая в холщовое, с золотой каймой платье. Оказывается, мне и впрямь ничего не мерещилось — она была мила и прекрасна, как и видение в моих снах. И только глаза лучились мягким зеленым светом.
— Вижу, наш больной уже поднялся, — радостно воскликнула Эмили. — Как он сегодня, Огюст?
— С ушами у него все в порядке. И с языком тоже, — ответил лекарь, подталкивая меня вперед.
Я не знал, что делать, кланяться или опускаться на колени. Прежде мне приходилось разговаривать с благородными людьми, только отвечая на вопросы. Но что-то заставило меня посмотреть ей в глаза. Я откашлялся.
— Если в не вы, госпожа, меня бы не было уже в живых. Жаль лишь, что я не могу выразить всю свою благодарность.
— На моем месте так поступил бы каждый. К тому же было бы ужасной несправедливостью, если бы победитель кабана стал добычей какого-то другого зверя.
Огюст поднес табурет, и Эмили села.
— Если же ты желаешь выразить благодарность, то позволь мне задать тебе несколько вопросов.
— Спрашивайте. О чем угодно.
— Первый — легкий. Как тебя зовут, рыжий?
— Меня зовут Хью, госпожа. — Я поклонился. — Хью де Люк.
— И ты, Хью де Люк, направлялся в Трейль, когда повстречался с тем невоспитанным кабаном?
— Да, моя госпожа. Хотя, похоже, и немного сбился с пути.
Я взглянул на лекаря.
— Да, похоже на то, — с улыбкой подтвердила госпожа Эмили, что немало меня удивило. Чувство юмора, встречавшееся мне прежде у благородных, отличалось обычно неприкрытой жестокостью. — И в этот путь ты отправился один. Без продуктов. Без воды. Без подходящей одежды.
Я почувствовал, как к горлу подступил комок. Действительно, как можно быть настолько непредусмотрительным и глупым!
— Я очень спешил.
— Спешил? — Эмили вежливо кивнула. — Но ведь, насколько я помню математику, если человек идет в неверном направлении, то скорость уже не имеет значения, потому что он только удаляется от цели. Не так ли?
Я чувствовал себя настоящим дураком перед женщиной, спасшей мне жизнь.
— Спешил и… был расстроен, — покраснев от стыда, добавил я.
— Да уж, похоже на то. — Она покачала головой. — И в чем же причина такой спешки и… остального?
Мне стало вдруг не по себе. То, что вело меня, не было игрой, и сам я не был игрушкой.
Наверное, Эмили заметила, как изменилось выражение моего лица и почувствовала мое беспокойство.
— Пожалуйста, знай, что я не насмехаюсь над тобой. В пути ты кричал от боли. И не только боли от ран. Ты носишь на сердце тяжкий груз. И пусть ты не рыцарь, но миссия у тебя определенно есть.
Я опустил голову. Недавней легкости как не бывало. Рассказать? Но как можно говорить о подобных ужасах? Как можно доверить такое женщине, с которой едва знаком? Во рту у меня пересохло.
