тех, кто промышлял зверя, в первую очередь пушного. Разумеется, это были не одиночки – одиночки в сибирских условиях имели сто шансов из ста пропасть без вести. Промышленники объединялись в артели – от десяти до сорока и более человек, со строгой дисциплиной, выборным главой, пользовавшимся непререкаемым авторитетом. Иначе было просто не выжить. «Промышляли» главным образом соболя, иногда чернобурую лису – менее ценный мех не окупал расходов (это в следующем столетии взялись и за белку). В отличие от «коренных», стрелявших соболей исключительно из луков, русские использовали сети (ими окружали дерево, на котором замечали соболя) или «кулемы» – ловушки с приманкой, где неосмотрительного обладателя ценной шкурки до смерти прихлопывало тяжелой доской. Порой действовали и «по иноземческому обычаю»: с помощью уже тогда появившихся обученных собак выискивали сидевшего на дереве соболя и били его из луков (так, чтобы не попортить шкурку, каковую изрядно попортила бы тогдашняя ружейная пуля, а дробь появилась гораздо позже). Промысел начинали осенью и заканчивали весной – потом артель, на время охоты разделявшаяся на охотников-одиночек, собиралась в полном составе, шкурки выделывали, разбирали по сортам и связывали «сороками»: «Лучший зверь к лучшему, середний к середнему, а худой к худому». Отдельно хранили соболей «высшего качества».
Промысел этот напоминал игру в рулетку – можно было и остаться ни с чем, можно было и обогатиться. Кому как повезет. Зато при удаче прибыль могла выйти не просто хорошая – прямо-таки сказочная. Среди множества сохранившихся старых сибирских документов есть и «торговое соглашение», по которому атаман Семен Дежнев, тот самый знаменитый первопроходец, собираясь поехать в Москву, купил у «промышленного человека» тринадцать собольих шкурок, заплатив за каждую по алтыну. Алтын – это три копейки серебром, в те времена вполне достаточная сумма, чтобы пропитаться день. Таковы были внутренние сибирские цены – а вот по ту сторону Хребта соболиная шкурка уже стоила, в зависимости от качества, от 20 до 200 рублей. Во времена расцвета соболиной охоты средняя добыча на одного охотника за сезон составляла от 50 до 250 шкурок. Таким образом, даже если считать, что охотничья добыча не превышала «нижнюю планку», а шкурки были третьесортные, можно было «наварить» не менее тысячи рублей, для тех времен деньги очень приличные.
Доходы резко упали только к концу XVII века – тогда и понятия не имели о термине «экологическое равновесие». Соболя изрядно повыбили, так что, по подсчетам историков, более половины промышленников оставались с пустыми руками. Когда власти спохватились, вышел даже царский указ о запрете охоты на соболя – однако полностью он не выполнялся, охота продолжалась и в XX столетии – вот только масштабы и доходы были уже далеко не прежние. А впрочем, за шкурку алтайской чернобурой лисицы высокого качества и во второй половине XIX века платили 150–200 рублей, опять-таки деньги серьезные.
Быстро началась и охота на «мясную» дичь, в том числе птицу – не для собственного употребления, а на продажу. В сибирских острогах, понемногу становившихся городами, торговали медвежатиной и олениной, зайчатиной, разнообразной птицей. Тех же рябчиков, в Сибири стоивших сущие копейки за дюжину, возами отправляли зимой в Россию, где в хороших ресторанах они уже считались деликатесом и обходились клиентам недешево. Такое положение сохранялось до самой революции.
На втором месте после промышленников стояли рыбаки, опять-таки объединявшиеся в артели. Тогдашние рыбные богатства сибирских рек были прямо-таки сказочными, причем долго на первом месте стояли лишь самые ценные породы – севрюга, стерлядь, осетр, семга, нельма, горбуша (еще лет сорок назад на Таймыре щуку и налима просто-напросто не считали за рыбу – и, если они попадались на крючок, выбрасывали обратно в воду). Торговали рыбой не только поштучно и ведрами – бочонками и целыми возами. Соленая, сушеная, вяленая, по неизвестному в России сибирскому методу сваренная в рыбьем жире. Попавший в Сибирь во второй половине XVII века иностранный путешественник, немало поездивший по белу свету, писал, что таких рыбных рынков он не видел ни в одной стране. Рыбы было столько, что при недостатке хлеба лепешки пекли из толченой сухой рыбы и икры. Ну и, разумеется, по «зимнику» рыбу высших сортов возами и караванами отправляли в Россию.
Как водится, очень скоро нахлынули купцы, привозившие всевозможные железные изделия, разнообразные продукты, готовую одежду и обувь, дорогие и дешевые ткани, мыло, оружие, украшения, в том числе имевшие несколько десятков лет большой спрос у местного населения хрустальные и бисерные бусы. Иконы, книги, топоры, воск и писчую бумагу… Всего не перечислишь. Прибыль торговых людей составляла в XVII веке от 25 до 400 процентов.
И наконец, довольно скоро появились и хлеборобы – зерно в Сибири, как уже говорилось, долго было дефицитом, а пригодных для земледелия мест имелось немало.
Вся вышеперечисленная публика (а также военный народ) очень долго жила, как стали говорить в конце прошлого века, не по закону, а по понятиям. В точности как американцы, осваивавшие Дикий Запад. Проистекало это, и в Сибири, и в Штатах, не от тяги к непослушанию, а оттого, что на огромных территориях просто-напросто не существовало ни государственных чиновников, ни законов, ни сил правопорядка – а там, где они в зачатке имелись, были настолько слабыми, что полагаться на них не следовало. Все жизненные коллизии приходилось решать собственными силами. В России роль узды играл не только сильный государственный аппарат, но и власть помещиков, а вот в Сибири крепостного права не знали никогда. К тому же значительную часть осваивавших Сибирь составляли поморы с Русского Севера, опять-таки не знавшие ни помещиков, ни крепостного права (позже именно они и составят подавляющее большинство русского населения Аляски и Калифорнии). Все это, вместе взятое, и привело к тому, что достаточно быстро выработался сибирский характер – дерзкий, вольнолюбивый, когда не спешили «ломать шапку» перед любыми властями и во всем полагались только на себя – как и американцы, чихавшие на «этих парней из Вашингтона».
Уже в сороковых годах XIX века история зафиксировала крайне интересный случай, прекрасно иллюстрирующий сибирские нравы. Недавно назначенный (переведенный из России) губернатор Енисейской губернии (нынешнего Красноярского края) отправился с инспекционной поездкой осматривать вверенные ему территории. В одном из городов он заговорил с местными жителями, с их точки зрения, непозволительно хамски, как привык в России. Типа: «Как стоите, быдло? Шапки снять!» Реакция горожан была моментальной и жесткой. Обошлось без крови, но казакам из губернаторского эскорта чувствительно начистили морду лица и искупали в протекавшей тут же реке. Самого губернатора пальцем не тронули, вполне возможно, из
