письменные отчеты Дежнева так и остались неизвестными в Москве – они (слава богу, сохранившиеся) лет девяносто провалялись в пыльных архивах Якутского острога, пока их не отыскал прилежный немец Миллер, русский академик, совершивший длительную экспедицию по Сибири. Многие карты, составленные другими атаманами, и их «отписки» (как тогда именовались отчеты и донесения) вообще пропали бесследно, наверняка съеденные мышами, а то пущенные на растопку. Остались только смутные упоминания, что чертежи и отчеты были…
Имена некоторых позже появились на географических картах: мыс Дежнева, остров Атласова, названные в честь Хабарова город Хабаровск и дальневосточная железнодорожная станция Ерофей Павлович – однако сами первопроходцы этого уже не узнали. Да и вряд ли, узнай каким-то чудом, возгордились бы. Их вело что-то совершенно другое, отнюдь не жажда богатства и почета. Как писал (опять-таки по другому поводу) уже американский писатель О. Генри: «Не мы выбираем дорогу. То, что внутри нас, заставляет нас выбирать дорогу».
Именно так обстояло и с русскими первопроходцами. Что-то, засевшее в глубинах души, заставляло их выбирать именно такую дорогу – нечеловеческие труды без всякой надежды не то что на богатство и почести, но и годами не получая ни копейки жалованья. Хабаров, будучи уже по меркам того времени вполне обеспеченным человеком, не хотел праздно обитать в достатке в своих деревеньках – стал подавать прошения «на высочайшее имя» о позволении ему вновь поступить на службу и отправиться на Амур. И в том и в другом царь ему отказал…
В XVIII столетии будет примерно так же: путешественники либо погибнут, как Беринг и Прончищев, либо получат довольно скромное вознаграждение. Да и в XIX веке положившие немало трудов на изучение «белых пятен» русские путешественники будут (наверняка без всяких обид с их стороны) довольствоваться чисто моральным поощрением. Подзабытый ныне Иван Черский получит золотую медаль Русского географического общества, а впоследствии его именем назовут описанный им дотошно горный хребет. Воля ваша, этого как-то и маловато. Черский двадцать два года провел в экспедициях, изучая Сибирь. Уже будучи смертельно больным, принял предложение Академии наук отправиться в очередную, за полярный круг, где и умер.
Почетные приставки к фамилиям, не приносившие никаких материальных благ, получили Муравьев и Семенов. Чем они занимались, пояснений, думаю, не требует: приставки звучат как «Амурский» и «Тян-Шанский» (только они двое удостоились такого за гражданские заслуги, до того подобные приставки к фамилии получали исключительно русские военачальники: Румянцев-Задунайский, Дибич-Забалканский…).
Во многих отношениях походы испанских конкистадоров и русских землепроходцев – прямо-таки зеркальное отражение. Во многих. Примерно так, как с Хабаровым и Дежневым, дело обстояло со знаменитым конкистадором Эрнаном Кортесом, покорившим для испанской короны невероятно богатую золотом Мексику, царство ацтеков. Человек был сложный, опять-таки непохожий на расхожий образ алчного завоевателя, озабоченного лишь тем, как набить себе карманы золотом. Пожалуй, многие русские атаманы, положившие немало трудов на «хождение встречь солнцу» (тот же снаряжавший экспедиции на собственные деньги Баранов, не получивший не только вознаграждения, но и компенсации расходов от казны), охотно подписались бы под письмом Кортеса испанскому королю: «Провел я сорок лет, недосыпая и недоедая во все дни. Я жил, не расставаясь с мечом, я подвергал мою жизнь тысяче опасностей, я отдал состояние мое и жизнь мою служению Господу, дабы привести в овчарню овец, не ведающих Святого Престола вдали от нашего полушария. Я возвеличил имя моего короля, прирастил его владение, приведя под скипетр его обширные королевства чужеземных народов, покоренных мною, моими усилиями и на мои средства, без чьей-либо помощи. Напротив, вынужден был я преодолевать препятствия и преграды, возводимые завистниками, сосущими кровь мою, покуда их не разорвет, подобно насытившейся пиявке».
Были там и такие строки, опять-таки прекрасно понятые бы русскими атаманами: «Дороже и сложнее защищаться от ваших тиунов, чем завоевывать землю врагов. По крайней мере, мои тяготы и труды доставили мне одно удовлетворение – удовлетворение исполненного долга, без которого я не знал бы покоя в старости».
Письмо это – вернее, прошение – было вызвано к жизни крайне серьезными и неприглядными событиями. Кортес во время своих походов (из песни слова не выкинешь) собрал кое-какое состояние, а за заслуги перед короной получил титул маркиза, специально «под него» учрежденное звание «Генерал-капитан Новой Испании и Южного моря», немалые земельные пожалования в Америке. Казалось бы, чего еще желать человеку, происходившему из захудалого, едва ли не нищего дворянского рода? Доживать остаток дней в роскоши и покое, благо годы по меркам того времени довольно-таки пожилые…
То, что внутри нас, заставляет нас выбирать дорогу… Кортес за свой счет снарядил корабли и поплыл на сей раз туда, где заведомо не было богатых золотом царств, вообще никакой добычи. Именно он открыл Калифорнию и дал ей название: «Калида форнакс», что по-латыни означает «раскаленная печь» (климат там и в самом деле жаркий даже для солнечной Испании). Впоследствии для простоты не владеющие латинским сократили эти слова до более простого «Калифорния».
Мало того. Он добился от Рима особого папского указа, по которому инквизиция полностью прекращала работать против мексиканских индейцев. Два года спустя, поддержанный доминиканскими и францисканскими монахами, добился издания новых королевских законов, которые запрещали отныне обращать индейцев в рабство, а тех, что уже в рабстве состояли, перевести на положение прикрепленных к земле вассалов (в таком положении находились тогда испанские крестьяне). И наконец, пробил земельные законы, по которым владеть землями в Мексике мог только тот, кто сам там живет и ведет какое-то хозяйство.
Вот тут за него и взялись. Земельные законы крепенько ударили по крупным земельным спекулянтам, и не собиравшимся оседать на мексиканских землях и вести там хозяйство. Начали они, потом подключились и другие недоброжелатели. В конце концов мексиканские поместья Кортеса и его тамошние судоверфи испанская корона попросту конфисковала. Самого Кортеса обязали жить в Испании и Америку более не посещать. Тогда он и написал королю цитировавшееся прошение. Прося совсем немногого – вернуть конфискованное и разрешить плавать в Америку.
Прошение не то что не удовлетворили – оно просто-напросто не попало к королю. Где-то в бюрократических коридорах его перехватил не особенно и крупный чиновник (один из помянутых Кортесом «тиунов») и своей волей наложил резолюцию: «Отвечать нет оснований». В завещании Кортес просил основать в его бывших поместьях женский монастырь и университет, «дабы Новая Испания имела собственных мужей ученых». Завещание проигнорировали, а вдобавок сам король (явно с чьей-то подачи) запретил только что вышедшую биографию Кортеса. За все, что он сделал для Испании, корона отплатила черной неблагодарностью. Разница только в том, что
