совершенно исчез шут, а остался только доблестный слуга государя, которому делает честь, что он сумел окружить себя такими преданными людьми. Читая эти подробности о кончине Шико, нельзя не сомневаться, что тут идет дело о преемнике регистратора Лорриса и Сибило. Вообще, так не умирали официальные придворные шуты.
VII
Официальные королевские шуты. – Мэтр Гийом. – Акгулеван. – Маре. – Жан Дусе. – Л’Анжело. – Последние придворные шуты прежней династии. – Шуты во времена Директории.
После смерти Шико при дворе Генриха IV был настоящий шут, забавный и веселый, но простоватый и ограниченный. Он напоминал Капитана Шико только тем, что, подобно ему, был ревностным приверженцем лиги и ненавидел протестантов. Сначала он был аптекарем в городе Лувье и назывался Гийом Маршан или Ле Маршан. Во время взятия Лувье войсками Генриха IV в 1591 году Гийом был ранен в голову ударом алебарды, и это, вероятно, имело влияние на его умственные способности; после этого он поступил на службу в качестве шута к молодому кардиналу де Бурбону, второму сыну принца Луи де Конде и племяннику второго кардинала де Бурбона, которого лига после смерти Генриха III в 1589 году приветствовала как Карла X, но который до своей смерти находился в заключении благодаря неусыпным стараниям Дюплесси-Морне, губернатора Анжера.
Со службы кардинала мэтр Гийом перешел на службу к королю Генриху IV, которого он забавлял своими остротами; некоторые из них напоминали легендарную тонкость ума нормандского крестьянина. Он никогда не задумывался над ответами, хотя, по-видимому, вопросы присутствующих должны были привести его в смущение. В этом отношении замечателен был спор, происходивший между мэтром Гийомом и кардиналом Дюперроном.
Мэтр Гийом как-то вздумал похвастаться, что был в ковчеге во время потопа вместе с Ноем, его женою и его детьми.
– Ты городишь вздор, – заметил на это кардинал. – В ковчеге был только Ной со своею женою, со своими тремя сыновьями и их женами. Конечно, ты не был Ноем?
– Весьма понятно, что нет! – отвечал мэтр Гийом.
– И не его женою?
– Думаю, что нет!
– И ни одним из его сыновей?
– Конечно, нет!
– Тогда не был ли ты женою одного из сыновей Ноевых?
– Если бы это было так, то я помнил бы это.
– Тогда ты был одним из скотов, потому что там, кроме Ноя и его семьи, не было ни одного человека, кроме бессмысленных животных.
Такие логичные доводы, казалось, несколько смутили шута, но, помолчав немного, он ответил:
– Когда говорят о господах, то обыкновенно умалчивают о слугах, а я и был одним из слуг Ноя.
Мэтр Гийом пережил Генриха IV и служил еще и при Людовике XIII.
Есть основания предполагать, что мэтр Гийом пользовался некоторой популярностью, так как от его времени сохранились 72 брошюрки, в которых заключались шутовские диалоги и насмешливые стихотворения против современных богачей и знати; все эти брошюрки приписаны ему, или украшены его именем: «Рене», один из замечательных литераторов того времени напечатал под именем этого популярного шута свою 11-ю сатиру.
У мэтра Гийома при дворе Генриха IV был еще и товарищ по имени Никола Жубер, прозванный господином д’Ангулеван, который в то же время был и председателем того веселого «общества глупцов», которое образовалось в Париже в начале XVII столетия для представления на открытых сценах разных пьес, возбуждавших смех. Это братство часто соединялось для своих представлений с кружком клерков главного Парижского суда; часто подобные представления превращались в настоящие сатурналии. Один неизданный журнал, писанный в царствование Генриха IV, и сохранившийся в национальной библиотеке, рассказывает, что Никола Жубер, князь глупцов, подал жалобу на одного цирюльника, своего соседа, что тот его жестоко высек розгами. Но было постановлено, что князь глупцов вполне был достоин такого наказания, потому что он позволил себе жестокое обращение с названным цирюльником и потому нашли, что он был хорошо высечен. В том же самом журнале рассказывается о тяжбах князя глупцов с обществом братства Страстей Господних, которое одновременно с клерками и с «обществом глупцов» давало театральные представления религиозно-нравственного содержания в Бургонском отеле.
Ангулеван хотел получить право на ложу в Бургонском отеле, чтобы входить в нее через парадный подъезд и председательствовать в собрании владельцев, администраторов и комедиантов этого отеля. Однажды вышло дело так, что князь глупцов не заплатил по обязательствам, и кредитор распорядился, чтобы описали его ложу.
Ангулеван жаловался на это парижскому прево, так как ложа в Бургонском отеле не подлежала описи. Что же касается до его личного задержания, чего также желал кредитор, то и это было незаконно, потому что он, Ангулеван, носил титул князя; прево вполне был с этим согласен и принял во внимание жалобу Никола Жубера. Тогда кредитор обратился в парижский парламент. Эта жалоба рассматривалась в высшем суде во вторник на масленицу 1608 года. Парламент, посмеявшись над этим масленичным процессом, отказал кредитору в его иске и утвердил решение первой инстанции.
Но Ангулеван не ограничивался только тем, что выигрывал процессы, он старался иметь успехи и при дворе со времени вступления на престол Генриха IV, но ему часто приходилось разочаровываться в своих надеждах. По словам Л’Этуаля, в четверг 22 января 1604 года, в то время как Генрих IV выходил из Лувра вместе со своим духовником отцом Коттоном [63], Ангулеван, сняв свой колпак, закричал: «Да здравствует король и отец Коттон!» Один из дворян, сопровождавших короля, ударил Жубера палкой, чтобы научить его относиться с уважением к королевскому величеству.
Ангулеван был, конечно, счастливее в своих усилиях понравиться королю Людовику XIII, хотя он и не считался на королевской службе. Сын Генриха IV любил окружать себя шутами, хотя он вовсе и не был скучающим человеком, как любят его изображать некоторые летописцы. Он помогал Ришелье управлять Францией и «возвышать имя короля в иностранных нациях. Но он часто предавался меланхолии, что, вероятно, являлось следствием его здоровья [64]; он любил слушать остроты и смотреть на балагурства шутов, что несколько разгоняло его мрачные мысли. Кажется, что он не отпускал от себя шутов, даже и в те часы, когда у него происходили совпадения о серьезных делах королевства с государственными людьми, так что Сюлли не замедлил удалиться в свое имение, сказав при этом королю:
– Государь, когда король, ваш родитель блаженной памяти, удостаивал меня чести и совещался со мною о государственных делах, то прежде всего удалял из комнаты шутов и скоморохов.
Неизвестно, произвел ли на Людовика XIII этот вполне заслуженный урок какое-либо впечатление и перестал ли он присоединять к своим министрам шутов и скоморохов и сажать последних
