Настена стояла у крыльца, зажав рот ладошкою. Глаза ее, широко распахнутые, синели ужасом и страхом за своего суженного, так покойно и деловито на смерть сбирающегося, что не по себе ей стало.
Степан шагнул к девице и, обняв ее хрупкие плечи, прошептал в ушко:
- Воротимся мы… Ты не думай… Схоронись в погреб, только одень что-нито теплое. Как воротимся, я стукну в ляду три раза. Иди, иди, родная, не стой здеся… Неровён час…
Уведя лошадей за сруб, и привязав их к деревьям, Степан и Никита шагнули под своды древних дубов и сосен, окружающих поляну, и сразу пропали в дремучей лесной темени…
Настя перекрестила их в спину и, зайдя в сруб, убрала с печи недоваренные щи.
Накинув на плечи телогрей, девица с трудом откинула тяжёлую ляду и спустилась по обшитым тёсом ступеням в прохладу погреба. Ляда плотно легла в пазы, укрыв Настёну от дневного света. Настя запалила свечку и присела в уголок, приготовившись к долгому ожиданию…
Сторожко шел Степан по следу Буяна, чутко вслушиваясь в звуки леса. Никитка двигался в десятке шагов вослед за ним…
Лес полнился птичьими переливами, шелестом листвы в вышине, где-то далеко взрыкнул медведь…
Вдруг Степан встал, как вкопанный, резко подняв вверх правицу. Отрок тоже остановился, прислушиваясь. Саженях в ста от них закричала сойка и следом за нею затрещали сороки. Степан шагнул вперед, выходя на небольшую поляну, и знаком подозвал к себе Никиту.
- Вот здеся мы их и возьмем, - сказал он шепотом. – Как выйдут на прогалину, сразу же бьем! Я бью второго, ты первого, сразу же, как упадет мой. Другая пара, скорей всего затаится… Ты сиди, не высовывайся, я их сам сыщу. Ты только пригляди, чтоб ко мне сзаду кто не подкрался. Понял, сынок?
Никитка молча кивнул. Ему было страшно, очень страшно… Но он не показывал виду, стараясь побороть себя и не опозориться перед старшим товарищем. Степан встал за толстенный ствол дуба и приготовил лук, указав отроку дерево слева от себя и протоптанной Буяном тропы.
Вскоре послышался треск сучьев под ногами лошадей, тихо звякнули удила.
На прогалину, ведя лошадь в поводу, вышел приземистый, кривоногий степняк. Шел он медленно, низко сгибаясь к земле, будто вынюхивая что-то. За ним показался всадник на низенькой мохнатой лошаденке. Привставая в стременах, сплетенных из конского волоса, он цепким взглядом осматривал тропу, пробитую в кустах Буяном, словно ожидая засады. Слегка отодвинув стрелой ветку, застившую татарина, Степан натянул тетиву и пустил стрелу. С глухим стуком стрела вошла в грудь степняка, опрокинув его тело на лошадиный круп, а тугие стремена не дали ему упасть на землю. В тот же миг, со свистом рассекая воздух, пропела стрела, выпущенная Никитой, пронзив шею вскинувшегося, было, от звука удара пешего татарина. Некоторое время все было тихо… Лишь лошадь убитого степняка спокойно шла по траве. А лошадь второго встала, пощипывая зелень.
Степан наложил новую стрелу на боевой упор лука, выжидая. И скоро на поляну вышел конь, точно не татарский: статный, высокий, в дорогой упряжи. Татарин, гордо восседавший на нем, был молод и красив мужественной степной красотой. Коротко остриженная борода красила его чистое лицо, а на голове был надет изукрашенный золотом шишак, явно принадлежавший ранее какому-то русскому князю… Увидев тела своих собратьев, он резко привстал в стременах, ухватившись рукою за рукоять сабли, но стрела Степана сбила его наземь. Не мешкая, Степан бросил лук и, выхватив из-за пояса топор, рванулся в кусты, из коих показался четвертый всадник. Заскочив сбоку, Степан ухватил татарина за широкий пояс, одновременно ударив обухом топора лошадь. Лошадь рванулась от боли, и Степан легко выдернул татарина из седла, с силой приложив его о землю. Степняк, оглушенный ударом, не сопротивлялся, и Степан быстро связал его руки веревкой.
- Точно их было пятеро? – негромко крикнул он Никите.
- Точно, дядь Степан! – ответил отрок. – Одного я кончил во время погони, оставалося четверо!
Степан усадил татарина спиной к дереву и спросил:
- Ты кто?
Татарин удивленно выпучил глаза и отрицательно замотал головой.
- Сен ким? – повторил Степан свой вопрос по-татарски.
Степняк закивал головой и сквозь зубы прошипел: «Чочко»…
- Вона, значит, как… - протянул Степан. – Так тебя «свиньей» зовут? Хорошее имечко… А меня Степаном кличуть!
Татарин злобно заскрипел зубами…
- Сыз нэшоу[9] ? – спросил Степан.
- Мунг[10] ! – степняк гордо вскинул голову. – Бир айгыр мал[11] ! Карангуй[12] !
- Каердэн сыз[13] ? – Степан пристально смотрел в глаза степняка.
- Хорезма, - татарин сплюнул тягучую слюну под ноги Степана и
отвернулся, давая понять, что больше он ничего не скажет.
- Ну, как хочешь! – Степан рывком поднял степняка на ноги и, подведя его к лошади мурзы, привязал веревку, коей были связаны руки татарина, к задней луке седла.
Татарские лошади в руки не давались, скалили зубы, лягались, и их пришлось убить, чтоб не ушли в татарский стан, став вестниками гибели харабарчи и поводом для их поисков…
- А как вдруг татары найдут лошадей своих павших? – спросил Никита.
- Звери лесные сожрут их, а кости растащут! – ответил Степан. – Оне недолго здеся пролежат! А вот тела татар убрать надобно.
Они нашли глубокую промоину, уходящую с увала вниз, в овраг и сбросили туда тела татар, забрав оружие и доспехи. Тела забросали ветками, укрыв от глаз.
Степан, порядком уставший от схватки (сказывалась ещё недавно пережитая травма головы), сел в седло, и лесовики отправились в скит, ведя за собою плененного татарина.
В скиту Степан привязал пленника спиной к опоре навеса, забросив его руки вокруг опоры, и, повернувшись к Никите, сказал:
- А теперя скачи, сынок, во весь дух в Михайловское. Скажи Микуле, нехай отведет тебя к боярину Ондрею и обскажи тому все, как было. Скажи – один татарин из Хорезма у нас. Его бы разговорить да задумки ордынские узнать…. А для того сыскать нашего знакомца Хасана надобно.
