Согласитесь, если мечта жизни осуществляется, когда вам не исполнилось и двадцати, то сама собой напрашивается мысль, что с Фортуной вы находитесь в особых отношениях.
По прибытии шлюпа в Новоархангельск, на Аляску, Баранов, бессменный правитель Русской Америки, упросил Лазарева сделать рейс в форт Росс с целью доставки сменщиков-алеутов в артель по добыче морского бобра. Калифорния так пленила Завалишина, что он вызвался остаться и подождать возвращения «Ладоги», когда она ляжет на обратный курс домой, в форте Росс…
И вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Коварный Кусков, воспользовавшись его, Завалишина, добротой, собрался оставить крепость на его попечение, в то время как сам, практически со всем личным составом, отбывал в Сан-Франциско по приглашению испанского коменданта Дона Луиса де Аргуэльо. И дело было, конечно, не в новых, временных обязанностях Завалишина, а в том, что он сам мечтал побывать в Сан-Франциско! Когда еще представится такая возможность и представится ли вообще?
Пресидио Сан-Франциско, охранявшее северную границу испанских владений в Америке, было местом, закрытым для всех иностранцев. Лишь особые добрососедские отношения комендантов двух крепостей, базировавшиеся на общности задач по охране вверенных им владений, позволяли некоторые исключения из правил. От вынужденного трехмесячного сидения в форте в ожидании возвращения «Ладоги» молодой человек и так уже порядком одурел. В размеренной жизни русской колонии ничего особенного, требовавшего от Завалишина если не героизма, то хотя бы находчивости, не происходило. Рабочие-индейцы прекрасно знали свои обязанности по сельхозработам, а алеуты-артельщики, бившие морского бобра, днями пропадали в море.
Завалишин угрюмо глядел в окно на крепостной двор. Вся деятельность колонии в течение дня проистекала за его стенами — в порту, в мастерских, на складах и плантациях. Кусков с утра уходил на осмотр своих владений. Гардемаринов своих Завалишин отпустил в индейскую деревеньку — пусть познают мир. Сам же понуро сидел, уставившись на опустевший крепостной двор, и мысленно готовил себя к еще большему одиночеству.
Вдруг некоторая активность под окном привлекла его внимание. Индейские мальчишки пытались отогнать от свиньи с поросятами назойливую шавку. Собачонка, заходясь лаем, пыталась доказать свое грозное превосходство. Свинья, повизгивая, готовилась дать ей отпор. Ребятишки, разделившись на две группы, пытались миром решить проблему. Кто тянул в сторону собаку, а кто пытался отогнать свинью. В конце концов свинья решила дать деру, и собачонка с лаем устремилась за ней. Вскоре вся компания, подняв клубы пыли, исчезла за открытыми настежь воротами форта. На крепостном дворе вновь установилась умиротворенная тишина, нарушаемая лишь визгом пил, доносившимся от строящейся на берегу малой судоверфи. Солнце, казалось, остановилось в зените. Через открытые ворота сверкал вдалеке веселыми бликами бескрайний океан.
Вздохнув, неуверенной рукой Завалишин поднял бутыль, медленно откупорил и наполнил стакан самогоном.
— Я вам покажу, как живого человека одного оставлять, — громко пожаловался своему отражению в самоваре Завалишин. — К гишпанскому команданте в гости, понимаешь! Причем со всем гарнизоном! А я тут за всех отдувайся!
Лейтенант в сердцах стукнул о самовар яйцо и принялся его чистить.
— Никак нельзя, Дмитрий Иринархович, крепость без офицера оставлять, — явно кого-то имитируя, продолжал обвинительную речь Завалишин. — Вот и я говорю — разве можно объект без присмотра оставлять?! На одних индейцев! Пусть и своих! Понимаешь. А ты это понимаешь? — против всякой логики вновь обратился Завалишин к своему отражению.
Не получив ответа, он поднял стакан с мутноватой жидкостью и с видимым отвращением поднес ко рту.
— А случись что? — патетически спросил самого себя Завалишин. И так как ответа опять не последовало, он наконец влил в себя самогон. Не весь, правда. Для молодого человека, особо не увлекавшегося алкоголем, это оказалось непосильной задачей.
Крякнув, Дмитрий Иринархович поставил стакан на стол и быстро затолкал в рот яйцо. Когда дыхание восстановилось и слезы на глазах высохли, Завалишин вдруг громко икнул. Затем, пьяно пошатываясь, приподнялся с табурета, высунулся в окно и суровым взглядом окинул пустой двор.
— Аге-ей!!! Глядите вы у меня! — зычно крикнул он непонятно кому. Показавшаяся было в воротах свинья с поросятами, которая с победой возвращалась домой, тотчас снова исчезла, справедливо решив, что сегодня все-таки не ее день. Завалишин еще раз икнул и, удовлетворенно плюхнувшись обратно на табурет, со вздохом у ставился в недопитый стакан.
Наше время. Калифорния. Номер отеля.
Дмитрий медленно набрал на айфоне дату «14 июня 1820 года». Встав зачем-то посередине комнаты и замерев, как перед прыжком в воду, он закрыл глаза. Затем вытянул руку, в которой был зажат телефон, и, набрав в легкие воздуха, нажал на кнопку.
Лета 1820-го. Калифорния. Форт Росс.
Завалишин уже широко открыл рот, нависнув над стаканом и готовясь «принять» его разом и до дна, как вдруг боковым зрением заметил, что за окном что-то изменилось. Молодой человек повернул голову, посмотрел во двор — да так и замер с разинутым ртом. Посреди крепости, откуда ни возьмись, стоял совершенно незнакомый мужик чрезвычайно странного вида. Ошалело поводя головой, он что-то держал на вытянутой руке. Небольшой предмет излучал голубоватой свечение. Приблизив эту штуковину к лицу и что-то поколдовав над ней, мужик вновь вытянул руку, зажмурил глаза и… пропал.
Завалишин опять громко икнул. Стакан в его ладони покачнулся, расплескивая по столу самогон. Но Дмитрий Иринархович этого не заметил.
Наше время. Калифорния. Номер отеля.
Дмитрий открыл глаза. Увидев знакомые стены гостиничного номера, он от радости запрыгал не месте.
— Получилось, получилось!!! — как ребенок скакал Дмитрий по номеру. — Стоп, сколько на это ушло? — вдруг оборвал он себя. И, поднеся к глазам айфон, удовлетворенно добавил: — Ага, осталось чуть больше половины батареи! Неплохо!
В счастливом изнеможении Дмитрий повалился на стул. Затем, вскочив, подбежал к стенному шкафу и, широко распахнув его, вытащил огромный полуоткрытый кофр с аппаратурой. Наспех застегнув молнию, он вновь замер посередине комнаты в своей уже опробованной позе. В одной, вытянутой, руке телефон, в другой — кофр с аппаратурой. В следующее мгновение его в номере уже не было.
