В счастливом изнеможении Дмитрий повалился на стул. Затем, вскочив, подбежал к стенному шкафу и, широко распахнув его, вытащил огромный полуоткрытый кофр с аппаратурой. Наспех застегнув молнию, он вновь замер посередине комнаты в своей уже опробованной позе. В одной, вытянутой, руке телефон, в другой — кофр с аппаратурой. В следующее мгновение его в номере уже не было.
Завалишин сидел в прежней позе и застывшим взглядом смотрел перед собой. Наконец, очнувшись от оцепенения, лейтенант начал медленно и плавно подносить злосчастный стакан ко рту. При этом он не мигая глядел во двор. И все равно пропустил момент материализации мужика — мигнул, что ли?
Мужик теперь стоял посреди двора с огромным саквояжем неизвестного Завалишину предназначения. Дальше все повторилось, как и в прошлый раз. Постояв несколько секунд, мужик вновь, прямо на глазах, как мираж растаял в воздухе.
Дмитрию Иринарховичу вдруг стало очень холодно. Он никогда не думал, что от холода тоже потеют. Только, как оказалось, очень липким потом.
Наше время. Калифорния. Номер отеля.
Дмитрий был счастлив, как ребенок.
— Значит, Фимка был прав! Можно протащить в портал все что угодно, — сам с собой громко разговаривал Дмитрий. — Или не совсем?
Тут ему пришла в голову новая идея. Он подскочил к кофру и начал судорожно в нем рыться. Наконец нашел то, что искал, — раскладную, как записная книжка, солнечную аккумуляторную батарею для зарядки телефонов и плееров.
Сунув батарею в карман, схватив телефон и даже не закрыв за собою дверь, Дмитрий выскочил из комнаты.
Фонарь, освещая забитый машинами паркинг, одиноко горел перед отелем. Оглушительно гремели цикады. Дмитрий, поеживаясь от утренней прохлады и хрустя галькой, подошел к своей арендованной «Тойоте». Оглянувшись на темные окна спящего отеля, он одной рукой взялся за ручку дверцы, а другую уже привычным жестом вытянул перед собой. И, замерев на секунду, нажал заветную кнопку.
Машина осталась стоять, как и стояла. Рядом с ней никого не было.
Лета 1820-го. Калифорния. Форт Росс.
За столом, напрочь забыв о недоеденном яйце и недопитом самогоне, сидел совершенно несчастный бравый лейтенант Завалишин. Прикрыв веки, он раскачивался из стороны в сторону. «Так вот что значит „допиться до чертиков“, — печально размышлял Дмитрий Иринархович. — Только одни вон всю жизнь пьют — и ничего, а за мной, значит, после первой пришли!»
Как бы в подтверждение его слов «черт» появился опять. Только уже без адского своего саквояжа, а налегке и в очень странной позе: на полусогнутых ногах и с вытянутой в сторону рукой — точно держался ею за невидимую оглоблю. «Эк его, несчастного, под светом Божьим-то корежит!» — догадался Завалишин.
«Не так страшен черт, как его малюют», — всплыла в мозгу лейтенанта мудрая поговорка. «Черт», который действительно был совсем не страшный, не обращал никакого внимания на оцепеневшего в окне Завалишина. Повертев по сторонам головой, он вдруг молвил человеческим голосом: «Понятно!» — и вновь растворился в воздухе.
Дмитрий Иринархович аж прослезился.
— Да понятно, понятно! Все мне понятно!
С этими словами, уронив на ходу табурет, Завалишин повалился на колени и начал истово креститься на образа в углу избы.
— Матушка, Пресвятая Богородица! Прости! Вот те слово — более ни-ни!
Припечатав клятву глухим ударом лба об пол, Завалишин замер перед иконами в земном поклоне. Выгнутая коромыслом спина его мелко подрагивала.
Декабря 13-го лета 1825-го. Санкт-Петербург. За день до восстания.
Из-за стола, воспользовавшись паузой, поднялся Сергей Семенович Уваров. Несмотря на молодость, красавец граф, которому было в то время немногим более 26 лет, слыл при дворе одним из самых завидных женихов. Однако обладатель несметного состояния, председатель правления Коммерческого банка и член совета директоров Российской Американской Компании опутать себя узами Гименея не спешил. «Пока есть силы, — любил повторять граф, — надобно послужить Отечеству!» Этим он доводил девиц на выданье до истерики, а среди мужей государственных снискал себе славу чрезвычайно положительного и одаренного молодого человека. Правда, как и во все времена, «служение Отечеству» понималось по-разному.
— Ну что ж, господа, будем подводить итоги! — наслаждаясь вниманием высокого собрания, начал граф. — Судя по дивидендам Коммерческого банка, полученным по вкладам в компанию за истекший год, состояние дел критическое. Если нам не удастся вернуть государственную политику на курс императора Павла, все наши усилия будут напрасны. Несмотря на то, что именно Российская Американская Компания финансировала все кругосветные экспедиции, чего нам удалось добиться? Чтобы на наших судах плавали морские военные офицеры и это засчитывалось в общий стаж их службы? Но этого чрезвычайно мало! Где государственная поддержка колоний, какую мы видим в других странах?
Граф простер руку к огромной карте мира, где штриховкой были отмечены земли, либо принадлежавшие Российской Американской Компании, либо входившие в зону ее интересов.
— Политика Министерства иностранных дел просто пугает. Такое впечатление, что последнее время Россию больше волнует позиция Англии или Австрии, а не своя собственная! Уверяю вас, господа, наши славные дела не останутся в истории, если мы не удержим Русскую Америку. Но и содержать ее, — граф сделал многозначительную паузу, — в положении, когда наши враги в ближайшем окружении императора проводят международную политику, гибельную для российских тихоокеанских колоний, гибельную для интересов компании, извините, становится просто нерационально. Я, конечно, патриот, но я еще и банкир, — лаконично закончил свою речь Уваров.
— Я читал проект лейтенанта Завалишина и доклад барона Штейнгеля. Чрезвычайно интересно, — вдруг ни с того ни с сего вставил Мордвинов. — Присоединение Калифорнии. Хм! Ну да — укрепление и расширение наших владений в Калифорнии необходимо в первую очередь нашим же владениям на Аляске, на Камчатке и Сахалине.
— Если бы в свое время правительство поддержало наши действия на Сандвичевых островах, — подал голос Куракин, — то Куайское королевство, а может, и Гавайское, были бы сейчас в составе России!
— Еще не поздно отыграться на Калифорнии, — подал голос молчавший все это время Косков.
— Из всего вышесказанного следует, — подвел итог с печальной улыбкой Рылеев, — что у сегодняшнего правительства России и руководства нашей компании где-то разошлись дороги. Без свободы перемещения рабочей силы и отмены закрепощения мужика Америки нам не поднять!
