- Да нет никакого секрета. Когда мы выслеживали стаю, я смотрел за повадками вожака. Помните, мы видели, как он в одиночку бросился на отару овец, которую гнали ногайцы из Крыма? Бросился на глазах овчаров, которые все были вооружены, да и число их было немалое. Но все ж он вырвал самую крупную овцу из отары и ушел с нею. Вот тогда я и придумал, как заманить его, когда понял, что это абсолютно бесстрашный зверь, и он пойдет за флажки. А дальше уже просто было подготовить ему западню.
- Просто, да не просто, - промолвил дед Мазур. – Вот я живу на свете уже почти восемьдесят годов. Был и казаком, был и монахом, и вот снова стал казаком. Видел я в жизни и атаманов знатных, видел и священников высокого сана. Но и я, с высоты прожитых лет глядя на Гната, могу сказать, что никто из них не смог бы сотворить то, что сегодня сделал Гнат. Ну, невозможно волка заставить идти туда, куда хочет человек! А Гнат заставил. Ведь мы все как думали? Выйдут волки на привычное место водопоя на речке нашей – Нижней Крынке, мы их тут и возьмем. А не возьмем у реки, у флажков перестреляем. Ан-нет, ушел вожак-то за флажки, ушел, как Гнат и предсказывал. Значит, браты мои дорогие, доброго мы атамана над собой поставили! Выпьем же за побратима нашего, за нового сечевого характерника, который, если уж зверя смог направить в засаду, то уж ляхов да литвинов с татарами направит, куда нам надо.
Скоро начало смеркаться, и казаки, отдохнув после плотной закуски, засобирались до куреня.
Воины мы, за Христа положившие душу.
Странники божьи, на волка матерого схожи –
Голодны ль, сыты, по-волчьему воем мы тоже.
Мы от родимых могил, от земли оторвались.
Мы на чужбине сражались и здесь затерялись.
(«Велесова книга», дощечка 8)
Вскоре Сечь проводила отряд казаков числом в пять сотен, под водительством походного атамана Гната Зарубы, в поход.
А за три дня до выхода войска прибыли в Сечь послы хана Аюка. И предложили дать в поход против литвинов и крымцев… пятьсот своих воинов, пояснив Раде, что поимели ногайцы Едисанской орды обиду великую от хана Саип-Гирея, который объявил себя властителем всех ногайцев и наслал против них турок. Узнав о том, что крымчаки вместе с литвинами вторглись в Московские земли, решил хан Аюк послать с казаками против них и своих воинов. Казачья Рада, которая никогда не отказывалась от взаимодействия с ногайцами и татарами в военных действиях против других врагов, дала согласие, и у острова Чертомлык два отряда встретились.
- О, казацкий орда! – закричал первый из дозорных, следовавших впереди ногайских чамбулов, и приветственно замахал сдернутой с головы шапкой.
Отряды сошлись, и Заруба узнал в предводителе ногайцев человека, который подарил зимой позапрошлого года ему жизнь. Ногаец тоже узнал Зарубу и, растянув в скупой улыбке свои жесткие губы, сказал:
- Твоя драстуй, За-ру-ба. Моя очин радуйся, шта ти атамана стала. Вмистя будем литвина побивать!
Но тут его взгляд упал на волчий хвост, пришитый к шапке казака, и на волчью шкуру, которой был покрыт круп коня вместо попоны. Во взоре ногайца мелькнула тревога, и теперь он смотрел на Гната совершенно другими глазами. Смотрел, как на посвященного в какую-то великую тайну, смотрел с уважением. Он вдруг спросил по-ногайски:
- Cэн карыскыр?
Заруба, предки которого, как и предки многих других казаков служили в татарском войске и звались черкасами, на подсознательном уровне знал и помнил татарскую речь. И если не мог изъясняться на ней, то большинство слов понимал и мог сказать несколько простых предложений. Он вспомнил и имя ногайца – Карыскыр, и волчью шкуру на его седле, которой сейчас не было, видимо, поизносилась на конской спине, и понял, что ногаец тоже прошел через обряд посвящения.
- Аше, - ответил Гнат и тихо спросил, - Сэнде мендей?
Карыскыр внимательно посмотрел на него и ответил:
- Бзде заман боляхк.
Верстах в 15 от Брянска соединились казаки и ногайцы с донцами, коих пришло с низовий Дона полторы тысячи, и дальше пошли вместе. К радости Зарубы походным атаманом донцов оказался Ивашко Черкас, которого он хорошо знал по прежним совместным походам на татар и турок.
Порадовало и то, что в войске донцов оказалось две сотни казаков-пластунов, выходцев из Сечи. Их не так давно, года полтора – два назад, обучал нелегкому ремеслу разведчика сам Заруба.
Потому и знал, что это были за воины. Могли они и часами неподвижно лежать на месте пластом (от чего и получили свое название), невидимые для врага, наблюдая за всеми его передвижениями. И передвигаться по степи совершенно бесшумно, и ползти несколько сот аршин, извиваясь змеями в высокой траве. И много-много лет спустя такое передвижение у разведчиков называлось и называется «ползать по-пластунски». Могли все так же бесшумно уничтожить обнаруженный в степи разъезд противника и уйти, не оставив никаких следов. Словом, это были настоящие воины – степняки. Жаль, что пластуна не из каждого казака можно было вырастить. Для этого особый хыст нужен.
Обговорив с вновь прибывшими порядок дальнейшего движения и взаимодействия войска в пути, атаманы особо оговорили сигналы для согласованных действий в различных случаях, и после короткого привала казаки отправились в свой полный опасностей путь.
Через два дня пути казаки вышли на брянский шлях и еще издали увидели дымы и зарева пожарищ над городом. Перестроив войско в боевые порядки, и отправив вперед дозоры, казаки двинулись к брянским посадам. И уже на подходах к ним столкнулись с отрядом литвинов.
Становище литовцев обнаружили лазутчики ногайцев, которых харабарчи Ташбек отправил в дозор.
Лагерь противника расположился на большой подковообразной поляне, ограниченной у основания подковы речкой Брянкой и густым хвойным лесом по сторонам дуги.
Литовцы, среди которых разведчики увидели немало наемников, выделявшихся иноземными одеждами и снаряжением, отдыхали после ратных трудов. На кострах дымились котлы с мясом, на траве были разостланы многочисленные скатерки с вышитым славянским орнаментом, на которых пленные девушки раскладывали различную снедь. Поодаль паслись кони и большое стадо домашнего скота. На опушке леса увидели ногайцы большую группу пленных мужчин, привязанных к деревьям.
