Иошка стоял и спокойно глядел на вошедших. Рядом с ним сидел Викниксор, крепко опираясь локтями на ручки кресел. Бык, Цыган и Бессовестин стояли неподвижно, не решаясь выйти на середину комнаты. Сзади за спинами их неслышно шептал Гужбан:
– Только бы остаться… Только бы остаться… Только бы остаться…
А Викниксор не торопился начинать; он рассматривал свои руки, узкие, слегка пожелтевшие на кончиках пальцев, с ровно подстриженными розовыми ногтями, с обручальным кольцом на безымянном пальце.
– Мое решение неизменно, — медленно, словно с трудом отделяя слова, заговорил он. — Вы должны уйти из школы и уйдете. Вопрос только — куда?… Ваши поступки дают мне право отослать вас в Лавру. Но по ходатайству ваших товарищей я оставляю вас на две недели в школе. Вы используете это время для занятий, а я приложу все усилия, чтобы устроить вас в другие учебные заведения… Понятно?!
Цыган подумал, что надо бы хоть улыбнуться, но только задергал губой и выдавил:
– Спасибо!
– Не за что… У вас еще есть что-нибудь? - обратился заведующий к Иошке. Тот отрицательно мотнул головой. — В таком случае мне прибавить больше нечего.
– Кто желает еще говорить? — спросил Иошка. — Никто? Общее собрание членов Юнкома считаю закрытым.
Гужбан подошел к Иошке и, глядя и сторону, сказал, сдерживая свой бас:
– Ты… этого… ты прости меня… я тебя стукнул…
Иошка покраснел от удовольствия и махнул рукой.
– Стоит вспоминать…
А Сашка подмигнул им своим подбитым глазом.
Так прошли второй и третий день существования Юнкома, второй и третий день первой шкидской общественной организации. Но и четвертый и пятый и другие дни уже не нарушили начатой работы, не принесли никаких изменений, разве что в музее открылся клуб, и "особенные" через две недели уехали в Стрельну, куда выдержали экзамен в сельскохозяйственный техникум.
Воровство понемногу прекратилось, и за эти две недели пропало всего полпуда масла и два одеяла. По шкидски — сущие пустяки.
А в Шкиде появились новые халдеи, и начался учебный год.
1
Он пришел, как и все халдеи, внезапно: фигурой был коренаст, подстрижен в скобку, одет в зеленый полу-тулупчик, из тех, что носят кондуктора; так уже и хотели прозвать его Кондуктором, но насмешила фамилия, произнесенная выразительным свистом:
– С-селезнев.
Это было во время вечерних уроков, после обеда. Селезнев, отрекомендовавшись, прошелся, заложив в карманы руки, по классу, кашлянул и, став напротив Горбушки, гардеробного старосты и заики, спросил:
– Ну-с?… Что проходите?
Горбушка взметнулся с парты и, полный услужливой готовности, залепетал:
– Э… э… э… к… к… к…
– Коммунизм, что ли? — хотел допытаться Селезнев. Коммунизм, да?
Староста замотал головой.
– Эт-тот, как его… г… г… гг.
– Гуманизьм, — поднялся Голый Барин. — Гуммунизьм проходили…
– Гуманизьм, — обрадовался халдей. — А ты знаешь, что такое гуманизьм?
– Нет,- чистосердечно сознался Голый: — не знаю А что?
– Гуманизьм, это есть студия гуманорум…
До этого в классе мало кто обращал внимание на нового халдея, — шумели, разговаривали, — но теперь сразу притихли. Купец, который всегда читал на уроках, изумился внезапной тишине и, оторвавшись от книги, пнул в бок Адмирала.
– Что тихо?… Витя?…
– Не-е… Стюдия…
– Стюдия? — изумился Купец. — Ну?
– Ей-богу. Селезнев говорит.
– То есть как так студия? — спросил Иошка, явно издеваясь. — Почему вдруг студия?… И отчего студия?… — Непонятно!
Но Селезнев рылся торопливо в своем брезентовом портфельчике и потом выволок на свет трепаный учебник новой истории Иванова, где на одной из страниц в примечании говорилось, что слово гуманизм происходит от латинского "студия гуманорум".
– Паскудство, а не учебник, — покачал головой Иошка. — Что у вас другого не было, что ли?
– Тише, — остановил Селезнев. — Про гуманизьм это я вам между прочим… Я у вас буду преподавать главным образом политграмоту.
– Все едино, — согласились шкидцы. — Шпарьте политграмоту.
– Ну вот, — удовлетворенно вздохнул Селезнев. — Приготовьте тетрадки. Запишите. "Советская власть есть власть рабочих и крестьян…"
– Знаем, — ответили с парт.
– Тише… Написали?… пишите дальше: "Ленин есть вождь трудящегося пролетариата".
– Интересно, — подхватил Сашка. — Что это за "трудящийся пролетариат"?
Иошка же рассердился:
– Не буду я вам это писать.
– То есть как так?
– Да так!
А кто-то с задней парты, одержимый мрачным весельем, добавил:
– Корова пасху съела, тебе велела!
И здесь произошло нечто странное и необъяснимое с новым халдеем. Он затрясся, из розового превратился в красного и поросячьим голосом закричал:
– В-выйди вон!
Ребята так и шарахнулись на партах.
– Эпилептик, что ли? — с испугу предположил Иошка.
Халдей, не останавливаясь, кричал, поляскивая зубами.
– Да ладно, ладно… Успокойтесь…
– Выйди во-он!
Ребята топтались вокруг него, и, размахивая руками и перекрикивая друг друга, пытались втолковать ему, остановить его:
– Да замолчите! В чем дело, скажите нам?
Но халдей кричал.
– Да что мы вам сделали! Да хватит вам! Да будет!… Да замолчи ты, черт тебя побери!!!
Халдей кричал.
– Да кому выйти-то? — в отчаянии вцепился в него Адмирал.
Рев прекратился. Все стояли посреди класса, и только один Купец продолжал сидеть на своем месте.
Селезнев указал на Купца.
– Ты выйди.
Купец апатично поднял голову.
– Я выйди?… А этого не хотел? — и его самых оглушительных размеров кулак протянулся к носу Селезневa. Халдей открыл рот, но ребята кинулись к Купцу и поволокли его с парты.
– Скорей… Уходи к черту!… Уходи, Купа… Смотри, опять пасть разевает.
Купец, выругавшись, ушел. Селезнев успокоился.
– "Интернационал есть международное объединение рабочих всех стран".
Ребята молчали.
Однако не все шкидцы оказались такими слабонервными, как четвероклассники. У кипчаков. У кипчаков Селезнев, прокричавшись до хрипоты, в изнеможении свалился в стул, а младшие, проведав о странностях нового халдея, встретили его дружным воплем:
– Выйди вон!
Так утвердился Селезнев в Шкиде…
2
Для Гришки и Леньки дисциплина коллектива оказалась тягостной. Им скоро наскучило работать в юнкоме. Ленька уже успел провороваться. Гришка бузил и занимался производством порнографических открыток. Книги, пожертвованные ими в читальню, они взяли обратно, чтоб загнать на рынке. На лекциях хулиганили, подсмеиваясь, курили, не обращая внимания на постановления общих собрании, а когда им делали замечания, покрикивали:
