— А! Неужели!..
— Если бы вы ее только видели в Фретильене…
— Она играет роль Жазеты?
— Да, но играет по-своему, уже эта роль неузнаваема…
— Сударыня, позвольте мне выпить за ваше здоровье?
— С удовольствием, позволяю и желала бы вам ответить тем же…
— Будете ли столь любезны принять от меня стакан мадеры с бисквитом?
— Я не могу отказать столь приличному человеку…
Коммивояжер, обрадовавшись случаю познакомиться с актрисами, принялся подливать вино в стакан Гратанбуль, который она поспешно опорожняла.
— Вы нам сделаете честь, вероятно, и будете на спектакле?
— Как же, сударыня, постараюсь сделать себе это удовольствие… Это, должно быть, все пьесы новые. Когда я проживал в Париже, то часто бывал в театре, но ни одной из этих пьес не видел.
— Почти, почти что новые…
— «Расстрелянный любовник» — это опера?
— Настоящая опера.
— А «Немая, которая говорит»?
— Это тоже, у нас идут все оперы…
— А ваша дочь сегодня участвует?
— Еще бы, разве без ее участия может быть хороший сбор?.. Она играет в двух пьесах; вы ей покровительствуйте, мой милый.
— Я уверен, что она не нуждается в этом… но буду ей весьма аплодировать. Предлагаю вам шампанского.
— Охотно принимаю… где вы будете сидеть, мой красавец?
— Я всегда беру место ближе к сцене.
— Мы постараемся вас там поместить.
Путешествующий коммивояжер угощал госпожу Гратанбуль в изобилии разными винами и ликерами, а она ни от чего не отказывалась и не обращала внимания на частые напоминания трактирного гарсона, что ее ждут наверху.
— Скажи им, что я сейчас приду, еще успею, ведь я их одеваю, я и отвечу за все…
— Вы их одеваете! — восклицает Фромон.
— Да, и самое трудное — шнуровать им корсеты. Все хотят быть хорошо затянутыми, и у меня даже от этого часто пальцы болят… Не то моя дочь! Ей нечего затягиваться…
— Она мне показалась очень тоненькой, стройной…
— Да, как я была когда-то…
В дверях опять замаячил гарсон.
— Оставь меня в покое, сейчас приду… надо же и подкрепить силы перед сегодняшним трудом. Видишь ли, дружок, я у них на все руки, так и жду, что в один прекрасный день заставят меня танцевать.
— Ну не задерживаю вас, идите наверх. До свидания, до сегодняшнего вечера. Прошу передать вашей дочери, что у нее прибавился еще один обожатель.
— Ты бросишь ей букет, мой дружок?
Я об этом уже подумал. Останетесь довольны… до свидания.
Коммивояжер поспешно встал из-за стола и направился к выходу, сопровождаемый криком госпожи Гратанбуль:
— Брось ей, голубчик, еще стихи… Гранжерал их прочтет… он хорошо читает, выучился у нотариуса.
— Сударыня, вас требуют наверх.
— Ах! Как ты мне надоел, мальчишка, налей-ка мне еще рюмочку, за счет этого красавца… у него будет, чем заплатить… я за него поручусь, скорее нежели за себя.
Гратанбуль выпила рюмочку, потом другую и третью и, наконец, заснула за столом.
Час спектакля настал. Актрисы, раздраженные тем, что госпожа Гратанбуль не пришла их одевать, отправляются кратчайшим путем в театр, но суфлерши там не оказалась.
Публика собирается, театр почти полон, но еще очень мало освещен. В провинции, из экономии, освещение делается только тогда, когда почти вся публика собралась. Господин, щегольски одетый, в перчатках канареечного цвета, с розаном в петлице и с пенсне на носу садится в ложу, ближайшую к сцене. Рисуется, ломается, небрежно лорнирует публику и слегка ударяет тросточкою по перилам ложи. Это господин Фромон.
Директор оркестра Пуссемар становится на свое место, музыканты являются, но, увы, двое из них до того пьяны, что сейчас же засыпают и начинают храпеть на весь театр.
Мужской персонал уже готов и только удивляются, что дамы до сих пор не показываются, но они все еще ждут Гратанбуль и ищут ее во всех углах театра. Вдруг Альбертина восклицает:
— А! Боже мой! Ведь она была в зале гостиницы, где обедал какой-то смешной франт… она готова на это… что если… а я ее жду, чтобы переделать мои гусарские панталоны, они так тесны, что не влезают.
Посылают в гостиницу и находят госпожу Гратанбуль в таком же положении, спящую за столом. С большим трудом ее разбудив, двое слуг под руки уводят ее в театр. Парик ее перевернулся так, что локоны падают на лицо.
— Ах, mesdames, мамаша уже готова, — с ужасом кричит Альбертина. — Теперь нам делать нечего, надо самим одеваться!.. Но если она в состоянии суфлировать, вот будет удивление!
— Кто сказал, что я готова, неправда, неправда, — насилу говорит госпожа Гратанбуль и падает на стул, на котором лежит чепчик, приготовленный для Элодии.
— Ах, мой чепчик!.. Смят, испорчен, его надеть невозможно, это ужасно! Невыносимо! Я не буду играть.
На крик жены вбегает Кюшо, с помощью благородного отца уводят госпожу Гратанбуль, предварительно дав ей кофе с солью, чтобы вытрезвить.
Вишенка не играет в первой пьесе и предлагает свои услуги дамам, чтобы одеть их, которые с удовольствием на то соглашаются. Но, присутствуя при тайнах их туалетах, видя, как они румянятся, белятся, чернят брови, ссорятся, кричат, проклинают ту, которая их одевает, как повторяют с нетерпением и злостью свои роли, видя их другими, нежели на сцене, Вишенка убедилась, что тут мерзость, пустота и беспокойство идут рука об руку с удовольствием и смехом.
Однако публика, долго ожидавшая, начинает выказывать нетерпение.
— Мадам, готовы ли, наконец? — кричит Пуссемар, оставивший оркестр для роли режиссера.
— У меня нет чепчика, — говорит Элодия.
— Играй без него, будешь казаться моложе.
— А где наша суфлерша?
— Ее снесли в ее будку. Она начинает приходить в сознание. Представление начинается, я сейчас позвоню, чтобы подняли занавес…
— Мне не лезут эти панталоны.
— Успеешь еще их напялить, ты выходишь только в конце пьесы.
Позвонив, Пуссемар бежит в оркестр, хватает скрипку и говорит барабанщикам:
— Внимание, господа.
Увертюра из «Дезертира» сыграна. Публика удивляется, слыша постоянно барабанный бой. В партере сидит господин маленького роста, с огромной головою, вид его напоминает питомца зоологического сада. Этот маленький господин постоянно вертится, нагибается, то вперед, то назад, то направо, то налево, забыв, как видно, что он не один здесь сидит. Громко выражает свое мнение, а окружающие его слушают, как оракула. Он неоднократно восклицает:
— Сейчас видно, что это военная пьеса, не надо и афишки, и без нее можно угадать. Теперь сочинители вводят в музыку страшный шум и треск. В Париже употребляют пушки в оркестр, и тут будет пальба.
