— Вы уверены?
Падре Доминик указал на ближайшее тело, при жизни бывшее вместилищем языческой души аборигена.
— Посмотрите на эти узоры. Это символы поклонников Миктлантекутли. Местное прозвание дьявола, но аборигены считают его богом мертвецов. Все они боятся его, а вот эти еще и поклоняются. И что еще хуже, приносят ему жертвы.
— Так вот зачем им Диана?!
— Именно.
— Но почему именно она?
— Видите ли, — вздохнул падре Доминик. — По ходу жертвоприношения жертву обычно съедают, а женское мясо на их богомерзкий вкус лучше.
— Карамба!
Монах нахмурился, совсем как дон Мигель, капитан «Сан-Фелипе».
— Не следовало бы начинать богоугодное дело с ругательств… Лучше поспешим. Я догадываюсь, куда они ее утащили, и, по правде говоря, хорошо будет, если мы окажемся там первыми, а индейцы ходят быстро.
* * *
Говорят, ждать и догонять — две в равной степени неприятные штуки. Это не так. Ждать хуже. Во время погони постоянно приходится думать о насущном. Куда поставить ногу, как пролезть через вон те заросли, есть ли у той скалы засада и если да, то каким образом ее обойти или вырезать, потеряв на этом минимум времени, и как это время потом наверстать? У преследователя слишком насыщенная жизнь, чтобы переживать о чем-то еще. Даже о текущих проблемах беспокоиться некогда, их уже надо решать. Совсем другое дело — ожидание в засаде. Время тянется медленно-медленно, а мрачные мысли, подобно вражеским армиям, ровными рядами идут на приступ мозга. Тут можно додуматься до такого, что и врагам в голову не придет.
Те, кстати, вообще вели себя на удивление прилично. Можно даже сказать, пристойно, если не принимать во внимание скудность их гардероба. Доставив девушку в свой походный лагерь: три десятка шалашей, укрытых в джунглях, и один большой костер на всех, — индейцы передали пленницу на попечение двух молодых индианок. Те развязали пленнице руки и вообще относились к ней как гостье, хотя ни на мгновение не спускали с Дианы глаз.
Далеко от города индейцы не ушли. Их долгий путь огибал Каракас по большой дуге, чтобы выйти к некой точке на уровне его восточной границы. Куда именно направлялись аборигены, падре Доминик, по счастью, примерно представлял, и, несмотря на начальное отставание, они туда пришли первыми.
— Это здесь, — прошептал монах, утирая лоб рукавом.
Солнце палило немилосердно. «Здесь», как кратко окрестил падре мрачное на вид ущелье, было жарко, будто в пекле. В том самом, адском, куда как раз отсюда отправлялись местные почитатели дьявола. Когда-то здесь было старое индейское кладбище. Потом этому самому Миктлантекутли приглянулось это местечко, и его служители устроили тут же свое капище, где поторапливали тех, кто сам не спешил оставить наш бренный мир. Испанские солдаты неоднократно разносили в пыль это богомерзкое место, но индейцы всякий раз восстанавливали его.
Больших трудов от них не требовалось. Капище — не собор в готическом стиле. Стенами ему служили отвесные скалы по краям ущелья, крышей — небо над головой. В центре лежала квадратная каменная плита со стороной в рост высокого человека. По углам в землю были врыты четыре бревна, увитые веревочками и увешанные всяким мелким хламом. По словам падре, таких кладбищ в округе было штук пять. Все совершенно одинаковые. По какому принципу индейцы выбирали место для очередного жертвоприношения — монах не представлял даже приблизительно.
— Может, просто бегут на ближайшее? — предположил Эспада.
Монах в ответ покачал головой.
— Нет. Мы, пока шли за ними, миновали два других. Еще одно дальше в джунглях, но ближе от того места, где они схватили девушку, — туда бы они добрались быстрее. Это капище ближе всех к городу, но зачем это индейцам?
— Не знаю, — пожал плечами Эспада. — Вы у нас знаток аборигенов. Может, ждут какого-нибудь дружка из Каракаса.
— Не исключено, — кивнул падре Доминик. — Хорошо, давайте вернемся к нашим планам. Насколько я представляю, они войдут в ущелье через вон тот проход, пройдут по кругу и соберутся здесь, у этого камня. На нем жертву разделают, а потом он же станет обеденным столом.
— И сколько будет поваров? — хмуро спросил Эспада, оглядываясь по сторонам.
— Один, — успокоил его монах. — Остальные будут стоять вокруг и смотреть.
— Ясно. Значит, надо ее отбить до того, как они придут сюда. Давайте-ка вернемся ко входу.
Входом служила треугольная трещина на стыке двух скал, такая узкая, что пройти в ущелье можно было лишь поодиночке. Удобная позиция для обороны, если у тех, снаружи, нет огнестрельного оружия. У индейцев дон Себастьян его не заметил. Похитители Дианы даже не забрали мушкеты убитых ими бандитов. Что ж, отличное место для засады.
Эспада внимательно оглядел скалы. Слева и справа вставали высокие каменные стены. Они были сплошь покрыты трещинами, но ни одна из них не выглядела достаточно большой, чтобы в ней мог спрятаться человек. Разве что встать у самого прохода, за углом.
Там, с обеих сторон, скалы были буквально иссечены ударами. Как будто кто-то грубо, на скорую руку, стесал слой камня. И сквозь эти трещины и выбоины отчетливо проглядывал рисунок. Справа была изображена летучая мышь, окруженная кольцом ровных кружков. Слева красовалась сцена из жизни самих аборигенов. Сцена довольно мрачная: как будто они перепились и передрались друг с другом и теперь валялись, разделенные на части или пронзенные оружием.
Падре Доминик бросил на местную наскальную живопись печальный взгляд, вздохнул и полез в проход. Эспада чуть задержался. Что-то в этих рисунках показалось ему знакомым. Монах обернулся.
— Дон Себастьян, вы идете?
— Одну минутку, падре.
Эспада пошарил во внутреннем кармане и вытащил на свет золотой амулет. Глаза монаха округлились.
— Откуда это у вас?
— Трофей, — коротко пояснил Эспада, сверяя рисунки. Все совпало, включая число кружков-глаз вокруг летучей мыши. — Снял с одного пирата. Думал в слиток переплавить, но пока как-то руки не дошли.
Монах вылез обратно, тоже оглянулся на рисунки, повертел амулет в руках — даже на зуб попробовал, удостоверился, что тот именно из золота, — и слегка просиял.
— Думаю, это для нас очень хорошо, что у вас пока руки не дошли.
— Вы знаете, что это такое, падре?
— Да. Это, дон Себастьян, нечто вроде охранной грамоты от этого самого Миктлантекутли. Такие носят только верховные жрецы. Считается, что амулет дает бессмертие. Этот дьявол не примет душу с таким знаком, а индейцы, соответственно, не посмеют отправить к нему такого человека.
