— Да неужели! — фыркнул в свою очередь и Мовпен.
— И так случилось, что Валуа все еще существует, продолжая погружать королевство в океан беззакония!
Одобрительный ропот горожан покрыл фразу герцогини. Она между тем продолжала.
— Настало время Франции восстать и расправиться по справедливости с Лувром!
— Ей-богу, — пробормотал Мовпен, — хотел бы я, чтобы король послушал эту прекрасную проповедь!
Поднялся один из горожан. Это был сам сир де Рошибон, самый влиятельный вождь лиги, которому парижане подчинялись с безграничной, слепой покорностью.
— Ваше высочество, — сказал он, — мы готовы. Нам не хватает только вождя!
— Вот вам вождь! — и Анна указала на герцога Гиза.
— Но нам нужен еще предлог, чтобы начать бой! — продолжал сир де Рошибон.
— Ну вот еще! — заметил другой горожанин. — Для этого достаточно сущего пустяка — например, того, чтобы королевский солдат задел горожанина! Незнакомец наклонился к уху Мовпена и шепнул:
— Пока они подыскивают предлоги, недурно было бы сыграть с ними хорошенькую штуку. Вот мы с вами сидим здесь и слушаем. Между тем было бы совершенно достаточно, чтобы все происходящее видел и слышал только один из нас, так как он мог бы передать все в точности другому. А этот другой тем временем сбегал бы в Лувр, добился бы свидания с королем и привел бы сюда герцога
Крильона с сотенкой гвардейцев, с помощью которых можно было бы арестовать сразу всех шестнадцать вождей лиги, герцогиню Монпансье и герцога Гиза!
— О, это было бы очень недурно! — согласился Мовпен.
— Ну, раз вы разделяете мое воззрение, то… что же мешает вам отправиться и сделать все это?
— А, так это я должен быть «другим»?
— Ну конечно! Мне ведь не суметь добиться пропуска, и пройдет слишком много времени, пока я разыщу кого — нибудь, кто возьмет на себя труд известить короля о происходящем.
— Сударь! — подумав, сказал Мовпен. — Нарисованный вами план, ей-богу, очень нравится мне, но… мне невольно пришло в голову странное соображение…
— Странное? А ну-ка!
— Я подумал, а вдруг, в то время как я побегу в Лувр, все эти господа спокойно разойдутся по домам? Незнакомец рассмеялся тихим, сухим смешком.
— Господин Мовпен, — сказал он, — вы утверждаете меня в моем мнении, что вы умный человек!
— Премного благодарен!
— Вы умеете так ловко подойти к самому тонкому подозрению, что на вас и обидеться нельзя. Я понял вас! Но не бойтесь, с моей стороны вас не ждет предательство: в этом вы уверитесь сейчас же, как только я назову вам свое имя, — и незнакомец, нагнувшись к уху Мовпена, что — то шепнул ему.
Должно быть, имя незнакомца звучало как-нибудь особенно, потому что, услыхав его, Мовпен вторично чуть не свалился с дерева. Затем он, не говоря ни слова, скользнул с дерева, перебежал через двор, поспешно взобрался по веревочной лестнице в комнату Перины, пробежал мимо пораженной гризетки и сломя голову кинулся вниз по лестнице.
В Лувр он вошел как раз в тот момент, когда король пригласил мать подойти к открытому окну.
Екатерина высунулась и при свете луны увидела, что по берегу Сены, по направлению к Лувру, тянулась какая — то темная змея, вспыхивавшая порою металлическими блестками и издававшая глухой, размеренный шум. Это был целый полк, медленно двигавшийся по молчаливому Парижу.
— Что это? — спросила королева-мать.
— Это восемь тысяч швейцарцев, которые подкрепят мой гарнизон, — ответил король. — При их помощи я сумею держать парижан в повиновении!
— Но в таком случае у вашего величества имеется лишнее основание немедленно захватить Гизов!
— О, у нас имеется достаточно времени для этого!
В этот момент дверь распахнулась, вошел Мовпен и произнес:
— Государь, если вы дадите мне герцога Крильона с несколькими десятками гвардейцев, то все эти швейцарцы вовсе не понадобятся. Я могу указать место, где в данное время находятся герцог Гиз, герцогиня Монпансье и шестнадцать вождей лиги, злоумышляющие на жизнь и корону вашего величества!
Мовпен думал, что король сейчас же начнет расспрашивать его. Но Генрих III отнесся к сообщению своего шута совершенно безучастно и сказал:
— Готов держать пари, что Мовпен хочет посоветовать мне то же самое, что и вы, государыня! — Он подошел к окну и сказал: — Посмотри-ка, Мовпен, какие прелестные войска!
— О, да, государь, швейцарцы имеют отличный вид, это правда, но… но все-таки не следовало бы пренебрегать угрозами горожан взять штурмом Лувр и низложить ваше величество!
— А, так они замышляют это? — равнодушно ответил Генрих. — Ну так, значит, они — сумасшедшие или просто еще не видели моих швейцарцев! — и король снова стал любоваться солдатами, которые теперь повзводно входили в Луврские ворота. Крильон потерял терпение.
— Так что же прикажете, ваше величество? — спросил он, подходя к королю.
— Ничего, — — ответил Генрих.
— Как ничего, государь? — воскликнул герцог.
— Милый мой Крильон, в данный момент у меня имеются более серьезные занятия, чем забота о каких-то глупых заговорщиках. Прежде всего надо разместить на постой швейцарцев…
— Этим займется мсье д'Эпернон, государь!
— О, да, — с радостью отозвался д'Эпернон, чрезвычайно боявшийся, как бы ему, в силу его нового звания полкового командира швейцарцев, не было поручено арестовать герцога Гиза.
— А затем, — продолжал Генрих, — не следует забывать, что завтра — день похорон моего брата!
— Но это ровно ничему не помешает, государь, — заметила Екатерина.
— Ах, господи, ваше величество! — с нетерпением возразил король. — Кто может поручиться, что эти горожане не окажут сопротивления? А ведь если ночью начнется бой…
— Ну, так солдаты покажут горожанам, что значит бунтовать!
— Да, но нельзя будет завтра похоронить брата!
— Государь, прежде всего надо заботиться о короне, а потом…
— Государыня, у меня имеются швейцарцы!
— Но чего же колебаться в таком случае?
— Если бой начнется ночью, завтра нельзя будет устроить похороны…
— Так их отложат!
— Это невозможно: я уже назначил начало печальной церемонии на девять часов утра. Мы с отцом Василием сегодня все решили, кающиеся готовы, монахи тоже. Поэтому оставим горожан мирно составлять свой заговор и отложим политические заботы на послезавтра.
Крильон и Мовпен скорбно переглянулись. Королева — мать, не говоря ни слова, повернулась и вышла из комнаты, сделав Крильону какой-то знак. Тогда герцог подошел к Генриху и сказал:
— Значит, у вашего величества нет для меня приказаний на сегодня?
— Нет никаких, добрый мой Крильон!
