оба подлинные чародеи.
Тихая и спокойная Крапива не на шутку влюбляла в себя. Отдалившись немного от центральной площади с ратушей и стражным домом, герои свернули на неприметную улочку. Тут отметилась двухэтажная бревенчатая изба. Крепкий, приземистый дом стоял за свежим забором, а на ограде раскинулись две огромные ивы, отпускающие ветви до самой земли.
Подле ведущей к дому тропинки стояла вбитая в землю дощечка: «НА ПРОДАЖУ двадцать пять рублей ермолай младший».
Группа сама собой остановилась, вглядываясь в светлые окна, сделанные из настоящего стекла: слегка замутненного, местами искривляющего свет, но всё же несравнимо более чистого, чем слюдяные, кварцевые или желчные окна, какие стояли на бедняцких хатах в Северо-Восточном. Крепкий каменный ряж, толстые лиственничные стены, конек с резной фигурой в форме девы на торце.
— Какой уютный. Знаешь, а в таком и на две семьи сообразить можно. Вон даже для прислуги небольшой флигель сделан.
— И правда, красивый дом, — кивнул Рэй. — Но и цена немала.
— Думаю, за Литанию Алексены получите не меньше трех-четырех мер серебра, — отстраненно произнесла Сольвейг. — Если, конечно, покупатель сыщется.
— Так много? То-то Тихомир до геройского наследия охоч.
Рэй прикинул стоимость имеющегося, кроме Литании, добра. Прах жердяя, что так и хранился в белом узелке. Сушеные глаза, печень и железа́ василиска ценность имели сомнительную; зато переливчатые, упругие перья смотрелись подороже. Наравне с ними, пожалуй, пойдут чешуйки речной мавки. Полубездонный рюкзак за плечами, гребешок богинок, отрывок из дневника Елены да копия страниц дневника Эльмиры.
— Гой еси, судари! Может, внутри поглядите? — раздался веселый голос за спинами. Невысокий молодей с золотым чубом из-под тонкой шапки указал на дом, предложив потенциальным покупателям экскурсию. — Я и с Ермолаем хозяином познакомлю. О-очень достойный муж. Ему дом с задни́цей достался — отец построил. Сам он, почитай, в Порт Правый переехал, а дом, извольте, на продажу выставил. Уже несколько семей приезжали справиться.
Рэй вежливо отказался.
— Мы ищем Зосима. Сказали, что у него можно остановиться на постой.
— Зосима? — насторожился молодей. — Глядите, гости к нему, бывает, заходят, так потом уйти не могут, — сурово предостерег он, но скоро продолжил шутливо: — такая у него медовуха густая! Ха-ха! Да Зосим и лошадей примет, у него конюх есть для ухода — накормит, вычешет, переобует. По копытам вижу, что издалека едете!
— Точно так! Мы слыхали, тут сама Елена жила. А где ее дом?
— Ну по́лно вам, это в какие лета было. Тогда и Крапивы-то не стояло. Скрижаль на площади видали?
— Это же сказ о героях, да? — увлеченно спросил Амадей.
— Поди ж ты, сказ! — молодей шустро подбежал к герою, тряхнул золотой чуб на голове и принялся страстно: — То сама история Крапивы!
И подсел на уши любознательному Амадею. История, говорит, она из всех наук самая важная. Потому как понимать кто ты есть — главное, что человека от зверя отличает. Вся Явь, которую мы видим, это сжатая в один миг история: всё, что есть, оно сейчас такое потому, что прошло свой путь — историю. Поймешь путь — поймешь суть. А пока историю не узнаешь, а главное — не уразумеешь, нипочем не разберешься ни в мире, ни в самоем себе. Вот у нас, в Крапиве, почему счастливо живут? Потому, что с малых лет знают свою историю, дорожат пройденным предками путем.
— Ну а что за история-то у Крапивы? — завороженно глядел Амадей на местного философа, пока тот взялся проводить друзей до Зосима.
Стоял стародавние времена город Свиристель. Недалече отсюда. А подле него, как это часто бывает, лесосеки, пасеки, хмельники и курники. Две малехонькие деревеньки в этом урочище под горами тужили. С сухарей на воду перебивались. Ладно голод, но страшно: снизу разбойничий атаман, справа бояра лютый из Свиристеля же, слева князь залетный, басурманский. А в один год тут еще и ордынцы тьмой. Сожгли Свиристель! Тыщами в людей полон увели, все посады и курники разорили.
— А эти две деревеньки, да святится имя их, Белые Боги уберегли, укрыли от глаз злыдней!
Князь басурманский от Орды на запад, к родне бежал, атаман на север ушел — тут-то караванов не осталось грабить, а бояру свиристельского ордынцы, конечно, убили, а семью его всю в полон угнали. Прошла одна война, вторая. Свиристель уж не отстроился, а других городов на сотни верст нет. Тихо стало. Но где тихо — там нечисть! Только княжеский матарь с солдатами раз в год заезжал за копеешным оброком, так что бесовщины тут водилось немерено! Елена Сивушка места под колодцы отыскала, всю нечистую прогнала, а жителям с хозяйством подсобила — до того голова ясная! Кого портняжному делу научила, кого кузнечному. Привезла сюда инструменты, да не так на так, а заставила всех такие же инструменты самим делать: пилы, стамески, ножи. Целые коления на ее мудрости в Крапиве выросли. Старый род Крапивы ее свято почитает, как своего некровного предка. Целая льняная мануфактура, вон, на южной части выросла под ее глазом! Поныне на княжий двор платья поставляет.
— Вот почему ее так любят? А Александр — что же?
— И он у нас бывал! То-то на скрижаль попал. Из года в год до Елены гостил. Жители ему предлагали забесплатно сруб поставить, такому-то мудрецу. Это он две выселки в одну объединил. Он и жилы в горах высчитал.
— Как так? — удивился Амадей.
— А вот! — опять тряхнув чубом, энергично кивнул молодей. — Цифирь на цифирь сложил и говорит: там-то копайте — олово будет, а вон там — железо! Но сам в Крапиве так и не согласился. Всё он за Еленой приглядывал. Есть молва, что парочка эта даже женихаться собиралась в одну зиму. Да так и не сладились они на геройского наследника. Видно, что другая зазноба у Елены была.
Тут Сольвейг почему-то отвернулась, нахмурив взор.
— То-то же! Кабы не Великие Герои, светлая им память, так и жили б в бедности две скудные деревеньки. А может, и вымерли уже. Но вот дом-то Елены уж в ходе перестроек не уцелел.
