Марк удивился реакции матери. Прочистив горло, он спросил:
— Кто такой Децим, отец?
— Децим? — Тит усмехнулся и плюнул на землю. — Просто кровожадная свинья, которую давно надо было хорошенько проучить.
Марк ничего не понял. Тит хохотнул и с любовью взъерошил темные кудри сына.
— Он еще тот тип, наш Децим. Самый богатый ростовщик на Левкадии, а благодаря своему авторитету у римского губернатора он теперь к тому же и сборщик налогов.
— Плохое сочетание, — тихо добавила Ливия. — Он уже разорил нескольких фермеров в Нидри.
— Но эту ферму он не разорит! — проворчал Тит. — Аристид, принеси-ка мой меч.
Козопас удивленно поднял брови, но поспешил в дом, а Цербер посмотрел ему вслед и вернулся к Марку. Мальчик нежно потрепал пса по голове.
Ливия схватила мужа за руку:
— О чем ты думаешь, Тит? Ты слышал, что сказал Аристид. Их трое, и они вооружены. Это солдаты. Ты не можешь с ними драться, даже не думай об этом.
Тит покачал головой:
— Я сражался и в худших условиях и побеждал. Тебе-то это хорошо известно.
Лицо Ливии посуровело.
— Это было давно. Ты уже больше десяти лет не участвовал ни в каких битвах.
— Я не стану с ними драться, если удастся этого избежать. Но Децим послал их, чтобы забрать деньги. Они не уйдут с пустыми руками.
— Сколько денег?
Тит уставился в землю и поскреб в затылке:
— Девятьсот сестерциев.
— Девятьсот?!
— Я пропустил три платежа, — неохотно признался Тит. — И ожидал чего-то подобного.
— Ты можешь заплатить им? — с тревогой спросила Ливия.
— Нет. В ящике не так уж много. Только чтобы прожить зиму, а там… — Он покачал головой.
Ливия сердито сдвинула брови:
— Потом все объяснишь. — Она повернулась к сыну. — Марк, иди и принеси ящик с деньгами из-под алтаря в атрии. Быстро!
Марк кивнул и побежал в дом.
— Стой, мальчик! — крикнул Тит, да так громко, что слышно было за сто шагов вокруг. — Оставь ящик там, где он лежит. Они не получат от меня ни одной монеты до тех пор, пока я не буду готов платить.
— Ты с ума сошел? — воскликнула Ливия. — Один ты не справишься с несколькими вооруженными людьми.
— Посмотрим, — отрезал Тит. — А теперь возьми парня и иди в дом. Я разберусь с ситуацией.
— Тит, тебя ранят или даже убьют. Что тогда станется со мной и с Марком?
— Идите в дом, — приказал Тит.
Марк видел, что мать собирается возразить, но оба они отлично знали этот стальной взгляд. Она сердито тряхнула головой и протянула сыну руку:
— Пойдем со мной.
Марк посмотрел на нее, потом на Тита и не двинулся с места, решив показать своему отцу, на что он способен.
— Марк, идем со мной. Быстро!
— Нет. Я остаюсь здесь. — Он выпрямился и упер руки в боки. — Мы с Цербером сумеем помочь отцу, если надо будет драться.
Он хотел, чтобы его слова прозвучали решительно, но голос предательски дрогнул.
— Что такое? Остаешься? — с изумлением спросил Тит. — Ты еще не готов занять место в боевом строю, мой мальчик. Иди с матерью.
Марк замотал головой:
— Я тебе нужен. Мы тебе нужны. — Он кивнул в сторону Цербера.
Услышав свое имя, пес навострил уши и завилял хвостом.
Не успел Тит возразить, как Аристид вышел из дома. В одной руке он держал свой посох, в другой — меч в ножнах, с которых свисала кожаная перевязь. Тит взял у него оружие, надел перевязь и пошевелил плечами, чтобы убедиться, что меч занял правильное положение и до эфеса легко дотянуться. Аристид прошел к воротам и стал наблюдать за дорогой, идущей вниз по склону в направлении к Нидри. Внезапно Тит ухватился за эфес и одним махом выдернул меч из ножен, да так быстро, что Марк с криком отшатнулся, а Цербер зарычал.
Отец с улыбкой взглянул на сына и вложил меч в ножны:
— Успокойся, я всего лишь проверял, легко ли выходит меч. Вот почему я смазываю и ножны, и меч. На всякий случай.
Марк нервно сглотнул.
— На какой случай, отец?
— На такой вот, как сейчас. А теперь предоставь это дело мне. Иди в дом и сиди там, пока я тебя не позову.
Марк дерзко посмотрел на отца:
— Мое место рядом с тобой, отец. Я могу драться. — Он схватился за кожаную сумку и ремень пращи, заткнутой за пояс. — Я попадаю в зайца с пятидесяти шагов.
Мать, наблюдавшая за ними все это время, крикнула:
— Марк, мое терпение лопнуло! А ну-ка быстро в дом!
— Ливия, — перебил ее Тит. — Ты иди. Спрячься в кухне. Я поговорю с Марком. Он сейчас придет к тебе.
Она хотела возразить, но наткнулась на сердитый взгляд мужа и пошла в дом, шаркая сандалиями по плитам. Тит повернулся к Марку и улыбнулся:
— Мальчик мой, ты еще слишком мал, чтобы участвовать в моих сражениях. Пожалуйста, иди к матери.
Но было уже поздно. Не успел Тит договорить, как Аристид яростно зашипел, привлекая внимание. Козопас приложил ладони рупором ко рту и прокричал сдавленным голосом:
— Хозяин! Они идут!
Отец показал на вход в дом:
— Марк, стой там и не двигайся.
Марк кивнул и щелкнул пальцами, призывая собаку:
— За мной!
Они встали так, чтобы их не было видно от ворот, — притаились в тени небольшой прихожей, ведущей в скромный атрий дома. Аристид, крепко держа свой посох, стоял у ворот, готовый к встрече.
На какой-то момент все затихло. У Марка сильно билось сердце, во рту пересохло. Потом он услышал приглушенные голоса троих мужчин, приближавшихся по дорожке к воротам. Один из них что-то сказал, другие засмеялись. Смех был грубый, неприятный, и Марк обругал себя. Он ведь говорил, что может помочь отцу, а камней-то для пращи у него не было, и к тому же ему необходимо было пространство и время, чтобы подготовить оружие.
Марк знал, что стрелок он меткий. Аристид хорошо обучил его. Настолько хорошо, что мальчику удалось убить одну из диких собак, которые ранней весной нападали на коз. Но в данной ситуации его оружие было бесполезным.
Вдруг он увидел в углу у входа отцовскую палку из виноградной лозы — знак власти центуриона. Он ухватился за нее и приготовился нанести удар сучковатым концом, если начнется схватка.
Голоса смолкли, когда солдаты приблизились к воротам, скрипя подошвами по гравию, и вошли на ферму. Марк выглянул из-за угла и осмотрел непрошеных гостей. Впереди шел высокий мускулистый мужчина. У него были всклокоченные волосы с проседью, повязанные кожаной лентой. Марк догадался, что этот человек ненамного моложе его отца. Он выглядел достаточно крепким, а шрам, рассекавший по диагонали его лицо, доказывал, что человек побывал во многих передрягах. По обе стороны от него остановились двое других, тоже крепкого сложения. У каждого было копье в дополнение к мечу, свисающему с пояса.
