— Ну что ж, дорогая сестра, — сказал я, — если за ближайшие полгода не произойдет ничего сверхъестественного, а сэр Джекоб не раздумает взять меня с собой, обещаю принять его предложение.
— О, Рудольф! Вы даже представить себе не можете, как обрадовали меня! — начала благодарственную речь Роза.
— А куда он едет? — поспешил спросить я.
— Он еще точно не знает. Но, уверяю вас, это будет престижное посольство.
— Вы меня недооцениваете, мадам. Уж если я решил доставить вам радость, ничто меня не остановит на этом пути. Обещаю вам, я приму предложение сэра Джекоба, даже если его зашлют куда-нибудь на край света.
Так была решена моя судьба. Но полгода есть полгода. И, зная, что именно этот срок отделяет меня от славного поприща атташе, я не столько грезил будущими занятиями (впрочем, я представлял себе их лишь чрезвычайно приблизительно), сколько с радостью думал о том, что впереди у меня еще целых шесть месяцев вольной и праздной жизни. Нужно ли удивляться, что все мои помыслы были направлены только на то, как бы получше провести оставшееся время. И вдруг я вспомнил о Руритании. Вот куда я теперь непременно отправлюсь!
Как ни странно может показаться на первый взгляд, я, разъезжая по свету, еще ни разу не попал в Руританию. Виной тому мой покойный отец. Питая тайную симпатию к Эльфбергам (даже Рудольфом я был назван в соответствии с традициями этого рода!), отец тем не менее категорически запретил мне путешествие в эту страну. После его кончины за дело взялся мой брат. Он, видите ли, свято хранил традиции Рассендиллов — и делал это с таким упрямством, что не сомневаюсь: без вмешательства милой Розы тут не обошлось.
Однако сейчас, продав себя в рабство сэру Джекобу, я решил больше не считаться с мнением брата и Розы. «Не у одних только Эльфбергов рождаются дети с длинными носами и рыжими шевелюрами», — думал я, и чем больше я убеждал себя, тем сильнее стремился в Руританию. Да и как могло быть иначе, если такой страстный путешественник, как я, до сих пор не побывал в одном из самых процветающих королевств Европы? И вот именно в эти дни я вдруг раскрываю «Таймс» и вижу сообщение, что коронация Рудольфа Пятого, нового короля Руритании, состоится в столице королевства, городе Стрелсау. В объявлении также указывалось, что торжество произойдет не позже, чем через месяц, и обещает быть чрезвычайно пышным.
Едва я это прочел, как мое решение окончательно созрело. Я задумал во что бы то ни стало успеть на коронацию и начал спешно готовиться к отъезду. Я ничего не сказал ни брату, ни Розе, ибо боялся, что они не найдут в себе сил порадоваться за меня. Вот почему, щадя их нервы, я объявил, что решил немного передохнуть в Тирольских горах. Я наведывался туда довольно часто, и сообщение мое их не удивило. Правда, Роза тут же посмотрела на меня с осуждением: этой достойной и трудолюбивой женщине была неприятна сама мысль об отдыхе, когда в мире существует столько обязанностей. Однако я все хорошо продумал и метким выпадом не только вернул ей хорошее расположение духа, но даже вселил нечто вроде надежды, что я наконец-то взялся за ум.
— Я ведь еду туда не просто так, — многозначительно заявил я. — В прошлый раз я обнаружил там одну общину. Их нравы и обычаи заинтересовали меня, и я решил продолжить наблюдения. Надеюсь, — тут я совсем раздулся от важности, — экспедиция принесет мне свои радостные плоды.
Странно, что Роза не усмотрела в моей краткой речи ни выспренности, ни неестественности. Напротив, ее глаза засияли, и она восторженно прошептала:
— Как интересно! Пожалуйста, дальше, Рудольф.
— Ну, — послушно продолжал я. — В данный момент изучение тирольских общин грешит некоторыми пробелами, и мне хотелось бы их заполнить исследованием… Я назову его…
— О! Рудольф! — Теперь эмоции просто переполнили Розу, и она захлопала в ладоши. — Я все поняла! Вы пишете книгу. Да вы у нас просто молодчина! Роберт, — повернулась она к мужу, — мне кажется, ученый труд очень поднимает престиж нашего Рудольфа.
— Совершенно согласен, — важно отозвался мой брат, — в наше время такой труд — наиболее прямой путь в высшие политические сферы.
Тут необходимо заметить, что сам Роберт отдал щедрую дань именно этому пути. Особенно он гордился двумя своими произведениями — «Бэрлсдон о древнем теоретизировании и современной фактографии» и «Мнения политического исследователя о конечном результате». Ни тот, ни другой фолиант, по-моему, не смог бы осилить никто, кроме автора, однако в качестве «пути» они оказались брату небесполезны, и он действительно вошел в высшие политические сферы.
— Спасибо тебе, Боб! — лицемерно воскликнул я. — Я верил, что ты поймешь меня!
— Вы обещаете мне написать книгу? — спросила Роза, и в голосе ее звучали мольба и надежда.
— Нет, я слишком суеверен, чтобы обещать, — немедленно отозвался я. — А вдруг не наберу достаточного материала? Но если наберу… — И я сделал чрезвычайно эффектную паузу.
— Ты прав, мой мальчик, — поддержал Роберт, — к такому делу надобно подходить очень ответственно.
— Не понимаю, при чем тут какой-то материал? — надулась Роза. — Я спрашиваю не про материал, а про книгу.
Обычно ее простодушие совершенно выбивает меня из колеи, и, ошеломленный, я могу дать любое обещание. Но на этот раз я проявил завидную осмотрительность и не стал ничего обещать. Да и как я мог поступить иначе, когда ни секунды не сомневался, что никто и никогда не прочтет ни строчки о моей экспедиции. Теперь-то я понимаю, сколь смешон и самонадеян каждый, кто, подобно мне, так определенно рассуждает о будущем. Ибо в данный момент я именно тем и занимаюсь, что исполняю мечту Розы. Правда, и уехал я не в Тироль, и книга, которую я пишу, вряд ли приблизит меня к тем, кто управляет Великобританией. Сомневаюсь и в том, что она понравится Розе. Леди Бэрлсдон ждала от меня обстоятельного исследования, а не какой-то там повести, — литераторов эта прелестная особа невысоко ставила. И все-таки, вот моя книга. А есть уж в ней достоинства или нет, судить вам, дорогие читатели.
Глава II. Кое-что о мужских шевелюрах
Мой мудрый дядюшка Уильям уверял: еще не родился на свет такой путешественник, который нашел бы в себе силы покинуть Париж раньше, чем через сутки. Пусть даже ты спешишь куда-нибудь в другое место, утверждал дядюшка, все равно этот закон действует непреложно. Славный старикан был натурой здравомыслящей и все свои заключения строил исключительно на основе богатейшего жизненного опыта. Вот почему, едва добравшись до Парижа, я поспешил снять на сутки номер в «Континентале». Приведя таким образом свою жизнь в согласие с «законом дядюшки Уильяма», я отправился к своему другу Джорджу Фезерли, который работал в британском посольстве. Мы славно пообедали с Джорджем у Дюрана, потом заехали в оперу, а после ужина решили навестить общего приятеля. Бертрем Бертран (так звали этого чудесного молодого человека) писал стихи, у которых находились даже поклонники. Кроме того, он уже много лет был корреспондентом одной из крупных лондонских газет и соотечественник всегда находил радушный прием в его парижской квартире.
