Когда мы пришли, у Бертрема уже собралось общество из нескольких вполне милых молодых людей, которые покуривали и вели неторопливую беседу. Словом, все было так, как бывало обычно у Бертрема. Вот только он сам удивлял нас неожиданной угрюмостью. Обычно веселый и словоохотливый, он сегодня был явно чем-то расстроен, и, видя, что он не расположен к веселью, гости вскоре разошлись по домам. Когда мы наконец остались втроем, я начал изо всех сил подтрунивать над меланхолическим настроением Бертрема. Поначалу он пытался отшучиваться. Когда же я позволил себе пройтись вскользь по влюбленным молодым людям, которых настолько охватила меланхолия, что они даже старых друзей перестали замечать, Бертрем совершенно неожиданно для меня кинулся ничком на диван и исполненным тоски голосом завопил:
— Можешь смеяться сколько угодно! Я ведь и правда влюблен! Безнадежно влюблен!
— Утешайся тем, что это может пойти на пользу твоим стихам, — не растерялся я.
Но я тут же увидел, что слова мои привели его в ярость. Он сдерживался из последних сил, я — тоже. Разница между нами была лишь та, что он едва подавлял в себе гнев, а я — смех. Наблюдать его сейчас и впрямь было презабавно. Сердитый, с взъерошенными волосами, он так самозабвенно курил, будто вознамерился уже в ближайшие дни покончить с запасом табака во Франции. Потом перевел взгляд на Джо Фезерли и вынужден был убедиться, что для этого человека не существует ничего святого. Джо Фезерли стоял, подпирая спиной камин, и ехидно улыбался.
— Ты все еще продолжаешь эту нудную историю, Берт? — спросил он. — Неужели тебе еще не надоело? Да пойми ты, все равно у тебя ничего не выйдет. Тем более, что она завтра вообще уезжает из Парижа.
— Знаю, — буркнул Бертрем.
— Правда, останься она тут, для тебя бы все равно ничего не изменилось, — продолжал бессердечный Джордж. — Она бы никогда не снизошла до какого-то там журналиста.
— Лучше бы я ее вообще никогда не видел!.. — с тоской отозвался Бертрем.
— Друзья мои, — наконец вмешался я, — если бы вы сочли возможным объяснить, о ком идет речь, обещаю, я внимал бы вам с куда большим интересом, чем прежде.
— Ее зовут Антуанетт Мобан, — сказал Джордж.
— Де Мобан, — сварливо уточнил Бертрем.
— Ах, вот оно что! — удивился я; дама эта была мне известна.
— Долго вы еще будете меня мучить? — взмолился несчастный влюбленный.
— Куда же она едет? — неумолимо продолжал я.
Тут Джордж, позвякивая мелочью в кармане, кинул на Бертрема еще более ехидный взгляд и самым что ни на есть любезным тоном произнес:
— Куда она едет, никто не знает. Зато могу сообщить другое: пару месяцев назад я наведался к ней. Как вы думаете, кого я там застал? Самого герцога Стрелсау! Ты случайно не знаком с ним, Берт?
— Знаком! — со стоном ответил тот.
— Мне говорили, что это выдающаяся личность, — как ни в чем не бывало продолжал Джордж.
Было совершенно ясно: весь этот разговор Джордж затеял лишь для того, чтобы позлить Берта. «Значит, — заключил я, — герцог наверняка попал под чары несравненной мадам де Мобан». Впрочем, это вполне соответствовало ее характеру. Она отличалась не только красотой, но и неуемным тщеславием. А так как, судя по слухам, у нее было все, кроме королевских титулов, не исключено, что она надеялась с помощью замужества восполнить и этот недостаток.
Джордж объяснил, что герцог — младший сын покойного короля Руритании. Правда, он рожден от второго, морганатического[1] брака, однако отец души в нем не чаял и в знак любви дал ему титул герцога столицы, чем вызвал дружный гнев всего королевского двора. Ведь мать герцога происходила хоть и из порядочной, но не очень знатной семьи.
— Наверное, герцога сейчас нет в Париже? — спросил я.
— Разумеется, — подтвердил Джордж. — Он отправился на родину и примет участие в коронации сводного брата. Не думаю, правда, что эта церемония доставит ему удовольствие. Поэтому не расстраивайся, Берт, — снова принялся Джордж за свое. — Герцог не женится на Антуанетт. У него другие планы. Правда, Рудольф?
— Да хватит вам! — отмахнулся я и поднялся с кресла.
Было уже довольно поздно, и, оставив несчастного Берта на растерзание Джорджу, я отправился спать в гостиницу.
На другой день Джордж проводил меня на вокзал.
— Соскучился по живописным шедеврам? — с ехидной улыбкой спросил он, увидев, что я купил билет до Дрездена.
Джордж был неисправимым сплетником, и, скажи я ему правду, три дня спустя в Лондоне уже наверняка знали бы, куда я поехал. Значит, самое позднее через неделю новость докатилась бы до Парк Лейн, а это отнюдь не входило в мои планы. Я уже собирался мягко перевести разговор на другую тему, когда Джордж вдруг сам помог мне выпутаться из несколько щекотливого положения. Он неожиданно сорвался с места и бросился со всех ног к кассовому павильону, откуда выходила несколько полноватая, но статная и чрезвычайно элегантная женщина. На вид ей было немного за тридцать. Пока Джордж разговаривал с ней, я несколько раз поймал на себе ее внимательный взгляд, и, надо сказать, это меня не обрадовало. День выдался прохладный, я поднял воротник меховой шубы, до подбородка укутался шарфом и в довершение всего натянул шляпу по самые уши. Более неподходящего вида для знакомства с красивой женщиной даже придумать было невозможно.
К счастью, минуту спустя Джордж снова поравнялся со мной.
— У тебя будет очаровательная попутчица, — объявил он. — Знаешь, кто это? Предмет страсти нашего бедняги Берта. Антуанетт де Мобан тоже едет в Дрезден. И что это вас потянуло на живопись? — при этом Джордж хитро покосился на меня. — Вот только странно, — задумчиво добавил он, — я предложил ей тебя представить, а она отказалась.
— Я не просил, чтобы ты меня представлял, — ответил я, и голос мой прозвучал несколько резко.
Отказ Антуанетт от знакомства порядком меня задел.
— Не кипятись, старина! — засмеялся Джордж. — Просто когда я узнал, что вы едете вместе, я предложил подвести тебя к ней, но она сказала, что познакомится с тобой в другой раз. Теперь тебе остается надеяться только на то, что ваш поезд потерпит крушение. Тогда у тебя появится шанс спасти ее и отбить у герцога Стрелсау.
Но ни мне, ни мадам де Мобан не пришлось переживать крушение. Поезд благополучно довез нас до Дрездена, где мне предстояло сделать еще одно открытие: мадам де Мобан пересела в другой поезд и снова оказалась моей попутчицей. Так как Антуанетт всем своим видом показывала, что не желает нарушать уединения, я старательно избегал ее. Однако, заинтригованный ее поведением, я начал украдкой следить за ней, и вскоре мне стало совершенно ясно: она направляется туда же, куда и я.
