— Может быть. Хотя она может решить, что с некоторыми из них мы исчезли вместе. И все равно заподозрит то, что есть, если мы ее проигнорируем, или даже не проигнорируем, а просто исчезнем…
— Так ты собираешься с ней разговаривать?
— Еще чего, — фыркнув, решил отец. — Пусть хоть повесится на телефонном проводе. Неважно, что это не телефон. Провод всегда можно где-нибудь отыскать. Пусть считает, что я всерьез отнесся к твоему предложению прервать связь и, может быть, хочу «помариновать» ее в ответ. Она ни в чем сейчас не может быть уверена.
— Ну раз так… — Я побарабанил пальцами по столу, маниакально созерцая подмигивающий сигнал. — Нет. Не буду. Хотя жаль… Она бы ночами не смогла спать от такого унижения — как мы посмели ее бросить, да еще остаться в живых? Если бы повезло, случился бы припадок… — Боюсь, мне было интересней, не случится ли какого-нибудь припадка у меня. Именно поэтому очень хотелось включить связь и посмотреть, что будет. Чтобы доказать всем и каждому, что все закончилось, и что я ее не боюсь. Но придется отложить на потом. Ей и правда лучше пока оставаться в неведении. Нашим друзьям нужно спокойно отсюда улететь.
Я взял себя в руки и с сожалением вздохнул.
— Хорошо. Пусть повесится. Что бы там ни было, это будет избыточная информация.
— Правильное решение, — отец улыбнулся и отключил сигнал. — Что-то не так? — спросил он через некоторое время.
— Нет. Просто теперь я не уверен до конца, почему именно отказался. Вообще-то, это пат. В любом случае я был бы недоволен. Даже если бы спросил ее, чем она намерена заняться вечером, и запаслась ли уже ледяным шампанским. Это, наверное, было бы весело…
— Ну, по крайней мере, ты удержался от искушения.
— И какая от этого радость? — усмехнулся я.
Он ведь не знал, какие последние слова я от нее услышал.
Прощание с гостями показалось стремительным, почти не оставляющим следа в сознании. Я и опомниться не успел, как мы остались на «Янусе» одни, готовые к собственному отбытию, волновавшему нас не меньше, а может и сильнее, чем первая в жизни экспедиция в прошлое. Нет, точно сильнее. Тогда до нас этим путем кто-то уже прошел, и мы чувствовали себя защищенными, уверенные в своей конечной безопасности. А теперь, если мы вдруг ошиблись, мы узнаем об этом слишком поздно, чтобы что-то исправить.
— Меня тут вчера спросили, — сказал Олаф. — Почему, собственно, «Янус», а не «Хронос»? А я ответил, что очень надеюсь на то, что Янус двулик, и поэтому мы всегда возвращаемся. А Хронос — это же просто Смерть с косой, которой нужно топать тупо в одну сторону.
— А еще Янус бог календаря и входов и выходов. Он открывает двери в другие миры, — патетически вздохнул Гамлет. — Подумать только! Мы прикоснемся к новым тайнам бытия!..
— Как пить дать, — сочувственно согласился Фризиан и, делая вид, что ничего особенного не происходит, зашел Гамлету за спину и запустил ему за шиворот кубик льда из своего коктейля.
Маленький, но шумный скандал согнал с нас серьезность и слегка развеял напряженность. Гамлет, правда, никак не соглашался признать гнусное нападение хорошей шуткой. Но мое воспоминание, что Янус еще и бог войны и двери в его храм закрыты в дни мира, оказалось благополучно замято.
Вскоре первичный остов Станции был полностью загерметизирован. Чувство при этом возникало такое, как сказал бы Шекспир, как если бы вам предложили править Вселенной, замкнув в скорлупе ореха.
Когда это ядро комплекса исчезнет, тут многое рухнет.
Отец все-таки отправил маме весточку. Без лишних объяснений, конечно — мол, ничего страшного не происходит, мы просто проводим секретный, но совершенно безопасный эксперимент.
Потом этот «совершенно безопасный эксперимент» начался.
Компьютер «Януса» что-то соображал. Мы — уже ничего, или что-то, что предпочли забыть. От нас уже ничего не зависело. Мы собрались в центральном отсеке и просто ждали, во что же все выльется и когда это кончится. Ощущения были странными и нереальными, будто во сне. Хуже того, будто мы сами были лишь снами, тенями, всплесками больного бреда пространства и времени. Щекочущие шорохи, будто омывшие корпус «Януса», которые мы не могли слышать на самом деле, пробежали и стихли, но словно бы не до конца, воспринимаясь каждым как постоянно пробегающие волны, на призрачном несуществующем уровне, шестым чувством, на грани нервного срыва. И девятый вал энергии невероятной мощи, сокрушительной, неудержимой, захлестнул нас и швырнул в небытие, то ли на миг, то ли на время, достаточное для рождения, развития и тепловой гибели тысяч вселенных. Этой силе ничего не стоило раздавить глупых букашек, задумавших играть с ней, без следа и всякой памяти, но вместо этого она вдруг отпустила нас из своих хтонических объятий, легко и нежно, будто потрясенных перепуганных детей, рассеянных на частицы бесконечно мельче электронов и снова собранных, целых и невредимых, только что снова рожденных.
И все, как будто, встало на места. Тишина царила, будто в склепе. Все боялись пошевельнуться, чтобы ненароком не рассыпать мироздание. Вздрогнув, я пришел в себя чуть ли не первым, видно, успев растратить некоторый запас волнения раньше, где-то по дороге, и со вздохом, едва не обрушившим стены, осторожно огляделся. Все сидели, уставившись в одну точку, белые как бумага и застывшие как мошки в прозрачном янтаре.
Затем музей восковых фигур зашевелился и ожил.
— Господи, — простонал Гамлет, задыхаясь и пытаясь разорвать свой воротник, забыв о пуговицах. — Ну и жуть! В миллион раз хуже обычного перехода.
— Чего и следовало ожидать… — пробормотала Линор, понемногу снова набирая краски.
— Пора сверить координаты, — с фальшивой бодростью напомнил отец. — Мы должны сейчас болтаться на околоземной орбите как летающая тарелка.
И еще не вполне очнувшись, мы расползлись по «летающей тарелке» как зимние мухи, проверяя положение, в котором теперь очутились.
Теперь наш дом — «наша крепость» — был лишь блуждающей в бесконечности песчинкой, лодочкой в бурном море, а не маяком, не желанной пристанью в защищенной гавани, обещающей надежную твердость суши.
Это было ново.
Может быть, Нейт поступил умней нас всех, отказавшись от такого опыта?
А впрочем, какая разница? Мир не меняется. Меняется только наше представление о нем. От этого он не рушится. Правда, последнее вовсе не относится к нам. А что, собственно, может нас волновать больше этого?
Для настоящих времен летающая тарелка — это анахронизм. Скорее уж небесная колесница, сказочная птица или тот же дракон. Или зачарованный замок — после тихого приземления на скалистом островке к западу от большего из Британских островов, чересчур маленьком, чтобы быть обитаемым, зато прекрасно подходящем для нас. Вернее, для «Януса». Не то чтобы мы собирались сидеть тут с ним безвылазно на этом пятачке. С таким же успехом, отправившись в это время, мы могли остаться на Луне. Но немного тишины и покоя были просто чудесны. По отсекам Станции гулял настоящий атмосферный воздух, еще холодный, пропитанный апрелем. Наверное, никогда еще в этих стенах не было таких настоящих, живых ароматов. Иногда вместе с ветром сюда залетают и птицы. Они ничего не смыслят в легендах. Просто пытаются приспособиться к особенностям ландшафта.
