Акслетарион, взявший в руку янтарную кисть винограда, положил ее в вазу обратно.
— Все смертны, все — и божественные мой отец, и брат, все. Даже высочайшее звание «Божественный» не спасает от физической смерти…
— Но есть память народа, — робко возразил Латин. — Петроний пишет, что это и есть подлинное бессмертие для человека: жить в памяти новых поколений, чтобы его добром поминали, но не хулили. Или предали забвению, что означает смерть окончательную. Добрая память живет вечно, тогда и умершему будет легко в царстве теней…
— Плевать мне, что говорит твой Петроний! — перебил его Домициан. — Тебе-то после смерти будет начхать, что скажут о тебе другие. Тебя ведь к тому времени уже не будет. Не — бу— дет! Прах твой развеет ветер. Ты будешь — ни-что!.. Бесчувствееной пылью. Зачем тебе их память? Добрая или злая — зачем? — Он подмигнул актеру. — Хочешь, я отправлю тебя к твоей любимой весталке Валерии?
Латин испуганно молчал, глядя в пол, выложенный лунным камнем.
— Я, как ты знаешь, милосерден. Тебя я прикажу замуровать в стену вот с этой свиньёй, сделанной под жирного гуся… Это же твоё любимое занятие — смеяться над другими, изображая их теми, кем они вовсе не являются. Я дам тебе своих любимых яблок, фиников, оливок… Ты сможешь прожить неделю, а то и две… Это же царский подарок! И ты будешь меня за него благодарить эти две неделю, подаренные тебе от царских щедрот. Не так ли? Не слышу твоей благодарности, веселый мим…
— Слава цезарю Домициану… — хрипло выдавил из себя Латин.
— Громче!
— Слава Домициану!
— Как вам, дорогие гости, эти правдивые слова человека искусства? — спросил император.
— Слава Домициану! — тут же нестройным хором прогудели гости, возлежащие на пиру императора.
— Учитесь, дорогие мои, говорить всю правду! Никакого подтекста. Только честный, открытый текст: «Славься, о, божественный император Домициан, да продлятся долго дни твои!» Ну!..
Хор опять вразнобой повторил фразу, продиктованную Домицианом. Лишь астролог Асклетарион молча отщипывал от кисти виноградинки, отправляя их себе в рот.
— Почему ты молчишь, звездочет? — спросил Домициан. — Считаешь виноградинки, как свои звезды? Кстати, Асклетарион, сколько звезд на небе?
— Этого не знает никто. Потому как одни звезды умирают, другие нарождаются… Вечный процесс обновления. Так угодно богам нашим.
— Честный ответ, — кивнул Домициан. — Я поднимаю эту чашу за неподкупного моего астролога Акслетариона.
Все послушно выпили за правдивого звездочета.
— Асклетарион! — воскликнул Домициан. — Хочешь быть не только великим астрологом, но и самым богатым из всех ясновидцев и земных пророков?
Акслетарион усмехнулся краешком губ, глядя на императора без страха и упрека.
— Не стану лгать, мой цезарь, — ответствовал звездочет. — Нужда и нищета унижают человека. Астролог — тоже человек. Нет такого человека, если он в разуме, чтобы не хотел жить хорошо, а хотел прозябать в нищете и вечной нужде.
Домициан захлопал в ладоши.
— Превосходно сказано, друг мой! Хочешь стать богатым? От тебя, и только от тебя, сейчас зависит твоя судьба. — Император тоже поднял кисть винограда, глядя через нее на гадателя прищуренными глазами. — От твоего предсказания, от твоего «да» или «нет» зависит либо твоя дальнейшая роскошная жизнь, либо твоя позорная смерть. Я прошу тебя сказать мою правду. Ты меня понял?
Акслетарион выдержал долгую паузу, прекрасно понимая, что от него хочет услышать император.
— Спрашивай, цезарь — я скажу правду.
Домициан откинулся на атласные подушки, благожелательно глядя на придворного звездочета.
— Это по-царски: «Я скажу правду». Говори её мне. И помни: если угадаешь то, что я жду — получишь мешок золота. А нет — не взыщи…
Цезарь помолчал, бросил в рот маслину, но есть не стал, выплюнул.
— Скажи мне, Асклетарион, это правда, что мне предсказали халдеи? «Да» или «нет».
— Да, Домициан. — Они сказали правду.
Домициан вздрогнул, но сдержал рвавшийся наружу страх, достал зубочистку и стал ковырять редкие передние зубы.
— День, предсказанный халдеями, настал, а я сижу, пирую, радуюсь жизни… И это ты называешь правдой?
— День еще не истёк…
Актёр Латин нервно икнул, поднес чашу с вином к побелевшим губам, но пить не смог и только с ужасом переводил взгляд с цезаря на звездочета и обратно.
Домициан усмехнулся и кивнул виночерпию: налить всем вина!
Он выпил чашу до дна и обвел тяжелым взглядом пирующих.
— Значит, ты сказал правду, Асклетарион? Свою трудную правду… В ней немало горечи. Как, впрочем, и в этом неразбавленном водой старом вине. В любой настоящей вещи должна быть своя горчинка. Приторное расслабляет и от него гниют зубы… Эта горечь, — он полюбовался янтарным цветом выдержанного в лучших подвалах Италии вина, — вкус палящего солнца родины, пыль её дорог. Так бы сказал поэт. Так говорю и я — император. Надеюсь, тоже божественный, как мой отец и старший брат. Так пейте за мое здоровье и долгие лета.
Все послушно выпили, славя цезаря и желая ему долгих лет жизни.
Не выпил один только Асклетарион.
Домициан обратил к звездочету свой вопрошающий взгляд.
— Я не умею лгать, мой цезарь, — ответил астролог. — Грош цена будет даже придворному звездочету, ежели он начнет прорицать правду угодную, которая хуже откровенной лжи. Потому что такая правда всегда продажна, она на сиюминутную потребу.
— Молодец, — похвалил цезарь пророка. — Тогда скажи мне, звездочет, как умрешь ты? Про других ты знаешь всю правду, а про себя — знаешь?
— Знаю, цезарь, — ответил астролог. — Знаю и свой последний час. Сегодня меня разорвут бродячие собаки.
Домициан задумался и вдруг расхохотался до слёз.
— А вот и врешь, врешь, звездочет!.. — промокая салфеткой глаза, ответил император. — Врешь ты всё, Акслетарион! И я, император Домициан, уличаю тебя во лжи.
Он хлопнул в ладоши, подзывая к себе солдат с мечами.
— Отрубите астрологу голову! — приказал он помощнику центуриона.
Когда солдаты уволокли бедного Асклетариона, Домициан, выдержав актерскую паузу, сказал, прислушиваясь к звукам во дворе.
— Ну, вот, всё кончено с лжепророком. Он прорицал, что его порвут бродячие псы, а ему, счастливцу, всего-навсего отрубили голову. Сейчас, по обычаю предков, тело его сожгут, а пепел бесславно развеют по ветру… Благо, сегодня ветер будто взбесился. Радуется, что всё врут эти пророки, всё врут! Ха-ха-ха…
Цезарь смеялся долго, власть. Смеялись и его перепуганные гости, попробовали бы не смеяться…
