— Ну, нарешти! Чого ехал долго?
— Я добре ехал… — пожал плечами Петро.
— Вин ехал! — Пилюк еще раз сердито фыркнул, но злость его, вызваннная нетерпением, быстро пошла на убыль и он наконец-то перешел к делу: — В мене розмова до тебе. Віч-на-віч…
— Я слухаю… — Петро бесцеремонно протянул руки к огню.
— Як на твий погляд, немцы полоненных видпускають?
— Так… Але щось дуже розборчиво…
Пилюк сразу успокоился и согласно кивнул.
— От и мени так здаеться… Так ось, немцы до нас дило мають. Сюда повынни приехать… А тебе я ранише хотив бачиты. Бо воны наполягалы щоб я тебе вызвал, розумиешь? Як думаеш, чого так?
— А мени чого думать? — Петро изо всех сил старался казаться равнодушным. — Мени що сказано, то и роблю…
— Обговорить тра…
Явно заготовивший какую-то тираду, Пилюк запнулся на полуслове и растерянно посмотрел на Меланюка. Ему хотелось что-то сказать, но он не решался и, отвернувшись к огню, нервно защелкал пальцами. Скорей всего, пальцы у него вспотели, и щелчки получались мягкие, шлепающие.
Петру, однако, было не до Пилюковых переживаний. Сейчас, затравленно глядя в окно, Меланюк пытался сообразить, зачем он вдруг понадобился немцам, да еще в компании с Пилюком. Окно вроде выходило на другую сторону дома, во всяком случае, за ним был не истоптанный сапогами двор, а виднелся зеркально-гладкий лед помещичьего пруда.
У Петра мелькнула мысль, что по такому льду сбежать не удастся, и он, пытаясь избавиться от наваждения, затряс головой…
* * *
Синий шикарный «вандерер» въехал в ворота, потом, оставляя на снегу двора шинные узоры, развернулся и замер перед крыльцом. Из машины, потягиваясь после дороги, не спеша вылезли два немецких офицера и очкастый, пожилой панок в штатском. Оглядевшись, они спокойно поднялись на крыльцо веранды, у дверей которой их уже почтительно ждали Пилюк с Меланюком.
Первым на веранду зашел низенький полноватый майор и, то ли ответив, то ли нет на приветствие, не задерживаясь, прошел в комнату. Следом незаметно проскользнул штатский, а второй немец, обер-лейтенант, став перед дверью, жестом приказал Меланюку войти первым.
Петро послушно шагнул через порог. Дверь позади быстро закрылась и, оглянувшись, он понял, что Пилюк остался на веранде. И немец, и штатский оценивающе посмотрели на Меланюка, после чего майор заговорил первым:
— Я есть майор Хюртген, это… — немец кивнул на штатского, — мой переводчик пан Ленковский, а ты есть Меланюк?
— Так точно, герр майор! — Петро щелкнул каблуками и вытаращился.
— Пфуй, не так громко… — майор недовольно сморщился. — Те, что из лагеря, не есть большевик?
— Нет, герр майор, я проверил!
— О гут, гут! — Так и не сняв шинели, немец подошел к камину и протянул руки к огню. — Скажи, Меланюк, ты пана Длугого помнишь?
— Так, герр майор… — Петро Меланюк сокрушенно вздохнул и постарался придать лицу скорбное выражение.
Наверно, вздох Меланюка достиг цели, во всяком случае, немец перестал изображать индюка и заговорил о деле:
— Меланюк, ты будешь делать для меня то, что ты делал для герра Длугого, у тебя будет возможность докладывать…
— Слухаюсь, герр майор!.. Я все зроблю!
В голосе Меланюка сами собой прорвались радостные нотки, но немец, недовольный тем, что его перебили, жестом остановил Петра.
— Не надо говорить. Мало слов, больше дел. А сейчас можно идти. — Немец повернулся к переводчику. — Пан Ленковский, пан референт может входить…
Поняв, что задерживаться не следует, Петро задом толкнул дверь и отступил на веранду. Пилюк хотел что-то спросить, но переводчик, вышедший следом, так посмотрел на него, что «Кобза» бочком-бочком послушно протиснулся в комнату…
К удивлению Меланюка, переводчик тоже остался на веранде. Он постоял рядом с замершим у двери обер-лейтенантом, а потом, заложив руки за спину, начал не спеша прохаживаться вдоль окон. Не зная, как поступить, Петро потихоньку отодвинулся в угол к окошку. Неожиданно Ленковский подошел к нему и спросил:
— Это ваш конь, пан Меланюк?
— Мой… — Петро повернул голову.
Остановившийся на нем взгляд из-за стекол пенсне был так холоден, что Петро почувствовал пробежавший по спине слабый озноб.
— Прекрасный конь! — Ленковский все так же смотрел на Меланюка. — Сразу видно — служака, наверное, лошадиный вахмистр…
Меланюк с трудом заставил себя улыбнуться. За ничего не значащим разговором он улавливал опасность, исходившую от Ленковского.
— Шуткуете…
— Не очень. — Губы Ленковского растянулись в улыбке, но глаза остались льдисто-холодными. — Так вот вы какой, пан Меланюк…
— А шо? — ощущение опасности не покидало Петра.
— Да нет, ничего… Просто по дороге говорили про вас…
Улыбка Ленковского исчезла, он еще раз посмотрел на Меланюка и снова принялся расхаживать по веранде…
Дверь распахнулась, обер-лейтенант отскочил в сторону, и герр майор, сопровождаемый Пилюком, направился к выходу. На самом пороге немец вдруг остановился и, обращаясь к «Кобзе», ткнул в Меланюка пальцем.
— Пан референт… Прошу хорошо помнить, его голова и голова пана референта, как это сказать… да… висит на одна веревочка!
Не сказав больше ни слова, немец важно прошествовал к машине.
В первый момент Меланюк даже растерялся. Он и предположить не мог, что майор выскажется так категорично. Во всяком случае, пока они с Пилюком сопровождали немцев, усаживавшихся в свой «вандерер», Петро успел сообразить, как ему лучше воспользоваться заявлением герра Хюртгена.
Едва автомобиль, оставляя сизый дымок, выехал за ворота, Петро шагнул к Пилюку и быстро спросил:
— Слухай, друже, ти знаєшь чого вин хоче?
— Так, — Пилюк кивнул и тут же спохватившись, начал: — Як тоби сказаты, Петре…
Меланюк понял, что «Кобза» хитрит, и сразу сменил интонацию.
— Краще правду, друже. А то дехто від нимця носа воротыты почав.
— Ты що, Петре!.. Не мели дурныць!
Пилюк чуть не шарахнулся в сторону, но Петро видел его испуг и рубанул прямо:
— Я тоби зараз правду скажу, але попереджаю, якщо продаш, то дывысь…
— Що ты, що ты, як можна, да я…
Зрачки Пилюка заметались, и Петро прямо-таки задушевно, сказал:
– Єх, друже, я ж за тебе усе… Я ж чого спытав? Мени ж той нимець за тобою наглядаты звелив. Розумиешь? Я до тебе з видвертистью, а ты?..
Несколько секунд Пилюк обалдело молчал. Казалось, он только теперь связал воедино слова Петра, положение обоих и недвусмысленный намек немца про одну веревочку. И вот тогда Пилюка прорвало:
