На сегодня рабочий день кончился и, поглядывая в окна, пан Казимир прошел к выходу, где его неожиданно задержал дежурный:
— Пан Ленковский, вам письмо!
Унтер-офицер полез в стол и передал майору слегка помятый конверт. Пан Казимир прочитал адрес и, оторвав край, достал записку. Потом быстро пробежал ее глазами и, сунув все в карман, чуть ли не бегом выскочил через открытые ворота на улицу…
Взбежав по ступенькам к парадному входу отеля «Бристоль», пан Казимир с треском распахнул дверь и кинулся к оторопелому портье.
— Номер господина Червенича!
— Сей момент! — портье полистал книгу. — Номер 15-й, пан…
Не слушая, пан Казимир взбежал по такой знакомой лестнице на второй этаж, пробежал коридор и без стука распахнул дверь 15-го номера. Червенич, сидевший за столом спиной к входу, обернулся и, увидев пана Казимира, неловко вскочил.
— Ты где пропал, Котька? Я ж тебя жду…
— Дежурный, скотина, только сейчас записку передал! И я сразу бегом… Скажи лучше, когда ты приехал?
— Да сегодня, утром… — Червенич по-медвежьи сгреб пана Казимира в объятия и троекратно расцеловал. — Садись, Котька, садись… Праздновать будем!
— А что празднуем, Вась? — пан Казимир воззрился на уставленный снедью стол.
Червенич вытащил из-под стола бутылку «Московской» и хитро посмотрел на пана Казимира.
— Ну, теперь, Костенька, догадываешься?..
— Так ты, что же… — Пан Казимир сощурился. — Прямо оттуда?
— Именно! От первопрестольной, кубарем… Небось слыхал?
— Разговоров хватало… А ты что, своими глазами видел?
— А какими еще? Конечно, своими… — Червенич ловко вышиб картонную пробку и разлил водку по рюмкам. — Погоди, погоди… Ты что, думаешь, я на фронт ради господ германцев подался? Шиш им!
— Ты вроде раньше другое говорил?
— Правильно, было такое… — Червенич отставил рюмку, налил водку в стакан, выпил залпом и торопливо заговорил, явно стараясь выплеснуть наружу все, что накопилось у него в душе за эту поездку.
— Мы же что думали?.. Немцы с нашей помощью большевичков кончат, чтоб нам, и белым, и красным, какой-никакой Руссланд устроить… А они…
— Подожди… Кому это нам? — перебил его пан Казимир. — Почему вдруг красные?
— А ты что думаешь, я с пленными зря разговаривал? Где это когда было, чтоб русские так сдавались? Тысячами!
— Ну что тут думать? — пожал плечами пан Казимир. — У немцев подготовка, практика, а там… Генералы с тремя классами и комиссария. Офицера тоже готовить надо! Культура, она везде нужна…
— А вот командиров не охаивай, не надо!
— Да ты что, Васька, сам же меня убеждал…
— Было… Но я сейчас про старших не говорю. Вот молодежь — крепкие ребята! Неопытные пока, под пули лезут, но крепкие…
— Да у тебя, Васька, в мозгах переворот какой-то! — Пан Казимир изумленно посмотрел на Червенича.
— Именно!.. Солдатики-то не зря в плен сдавались, им эта большевизия вот где! А немцы?.. Они ж распоясались! Решили — все! Победили… И началось: концлагеря, расстрелы… На что уж генералы у немцев служаки, так ведь и те со страху за головы схватились… Нельзя! Сам в штабах слышал… И что? Костя, Иваны наши только сейчас войну начали, вот что! Поверь, Германия войну проиграет…
Что-то в сумбурных словах Червенича было такое, что заставило пана Казимира спросить:
— А под Москвой кто немцев бил?
— Все! Сначала ополченцы держались, но их, ясное дело, в капусту… Наступление, Москву видно и на!.. Сибирские, кадровые, как из-под земли! И пошли… Стрельба, снег, мороз и солдатики русские… Эх, Костя! — Червенич снова налил и выпил. — У немцев такое началось, что даже я под кавалерийскую атаку угодил!
— Кавалерийскую? — изумился пан Казимир. — Откуда?
— Из лесу!.. Гляж-жу, кр-р-асота!.. Ветра нет, шашки полыхают, вой и топот, а из-под копыт, Костя, как в сказке, лошадям по грудь, метель белая…
Глаза Червенича влажно блеснули, да и сам пан Казимир, зримо представив нарисованную картину, неожиданно почувствовал, как у него защекотало в носу.
— Да как же ты тогда уцелел, Васька?
— А ты думаешь Васька дурак? Не-е… Немчура, мать их, «Фойер!» — кричат, пулемет ставят, а я шинель на голову и в сугроб!
Пан Казимир по-кошачьи фыркнул от смеха и спросил:
— И что, мужички тебя из снега не вытряхнули?
— Не-е! — Червенич весело помотал головой. — Сам вылез… Промерз как цуцык, зуб на зуб не попадает, стою один на дороге и думаю, в какую сторону подаваться, понимаешь?..
— Ну и до чего додумался?
— Сам видишь, здесь… Мысль, правда, была… Хоть они и мужичье сиволапое, краснопузое, а свои… Так что я войну свою, кончил! И домой заскочить успел… Но там… одни липы остались…
— Повезло тебе… — пан Казимир вздохнул.
На этот раз оба молчали довольно долго. Потом Червенич поднял голову и тихо, проникновенно сказал:
— Костя, поедем со мной, а?.. Я ведь хочу в Париж, а оттуда думаю словчить в Швейцарию. В усадьбе дом-то сгорел, однако я матушкино наследство из подвала вырыл. Обоим на житье хватит…
Пан Казимир сцепил зубы и, пересиливая себя самого, ответил:
— Не могу, Васенька… Хотел бы, да не могу…
— Значит, не изменился… Только ведь сам не удержишься, или ты с англичанами, или… — Червенич не договорил и с тоской посмотрел на пана Казимира. — Ты не думай, я сразу все понял, ты одно скажи, я тебе помочь могу?
Пан Казимир поднял голову. Да, Васька Червенич помочь мог…
* * *
Усенко проснулся от озноба и понял, что лежит на толстых сухих досках. Правда, его состояние на пробуждение не походило. Капитан скорее очнулся и теперь недоуменно оглядывался, силясь сообразить, где же он находится.
Комната с голыми кирпичными стенами без окон больше всего походила на каменный ящик. Обычно такие помещения служат погребом, но тут стенки были сухие, а над дверью, в нише забранной железными прутьями, светилась электрическая лампочка.
В первый момент Усенко показалось, что он видит какой-то дурной сон, и капитан даже приподнял руку, чтобы дернуть себя за ухо, но это движение отдалось в спине весьма чувствительной болью, и он, сложив в памяти сохранившиеся обрывки, мучительно застонал.
Случившееся было нелепо, дико, но, к сожалению, по прошествии времени, совершенно понятно. Глядя на едва заметно подрагивающую нить слабой лампы, Усенко постарался впомнить подробнее события последних двух суток.
Сначала ему это удавалось плохо, но он заставил себя начать еще от аэродрома и тогда, встававшие один за другим, с таким трудом вспоминавшиеся обрывки, постепенно начали выстраиватьься в довольно-таки строгую цепочку…
