Процессию возглавляли поющие монахи, за ними следовали дети с зелеными ветвями, за детьми — еще монахи, группа аббатов и епископов, потом Стеапа и пятьдесят человек королевской стражи, шагавшие перед Альфредом и его гостями.
Альфред шел медленно, ему явно нездоровилось, но он отказался ехать в повозке.
Его старый экипаж, который я бросил в канаве возле Феарнхэмма, починили, но Альфред настоял на том, чтобы идти пешком, потому что ему нравилось унижаться, приближаясь к своему Богу пешим. Иногда он опирался на Этельреда, и, таким образом, король и его зять болезненно хромали вверх по холму. Этельфлэд шла на шаг позади мужа, а за ней и за Хэстеном следовали посланники из валлийских земель и Франкии, которые проделали немалый путь, чтобы стать свидетелями чуда обращения датчан.
Хэстен поколебался, прежде чем войти в церковь. Подозреваю, он считал, что это вполне может оказаться засадой, но Альфред приободрил его, и датчане робко шагнули внутрь, убедившись, что там нет ничего опаснее стада монахов в черных рясах.
В церкви было очень тесно. Я не хотел там быть, но посланец Альфреда настаивал на моем присутствии, поэтому я встал в самом дальнем конце и наблюдал, как от высоких свечей поднимается дым, и слушал пение монахов, временами тонувшее в шуме дождя, который дробно стучал по тростниковой крыше.
На маленькой площади снаружи собралась толпа, и перепачканный землей священник стоял на табурете в дверях святилища, чтобы повторять промокшим людям слова епископа Эркенвальда. Священнику приходилось орать, чтобы его услышали сквозь шум ветра и дождя.
Перед алтарем стояли три бочки, опоясанные серебряными обручами, наполненные до половины водой из Темеза.
Бранну, совершенно растерянную, уговорили забраться в среднюю бочку. Она издала короткий крик ужаса, погрузившись в холодную воду, потом встала, дрожа, скрестив руки на груди. Двух ее сыновей бесцеремонно усадили в бочки, стоявшие по бокам, после чего епископ Эркенвальд и епископ Ассер пустили в ход черпаки, чтобы полить водой испуганных мальчиков.
— Взирайте на сошествие духа! — прокричал брат Ассер, опрокинув черпак на их головы.
Оба епископа намочили волосы Бранны и проговорили ее новое христианское имя — Этельбран.
Альфред сиял от восторга.
Трое датчан стояли, дрожа, пока хор облаченных в белые длинные одежды детей пел бесконечную песню.
Помню, как Хэстен медленно повернулся, чтобы поймать мой взгляд. Он приподнял бровь и с трудом подавил ухмылку. Мне показалось — он наслаждается этим водяным унижением своей некрасивой жены.
После церемонии Альфред поговорил с Хэстеном, а потом датчане ушли, нагруженные дарами. Альфред дал им сундук с монетами, огромное серебряное распятие, Евангелие и раку с косточкой пальца Святой Этельбурги. Эту святую, кажется, втащили на небо при помощи золотых цепей, но ей пришлось оставить внизу хотя бы один палец.
Дождь лил еще сильней, когда «Дракон-Мореплаватель» отошел от причала. Я услышал, как Хэстен выкрикнул приказ своим гребцам, лопасти весел погрузились в грязную воду Темеза, и корабль устремился на восток.
Той ночью был задан пир, чтобы отпраздновать великие события дня. Хэстен, вероятно, упросил, чтобы его избавили от участия в пире, что было невежливо с его стороны, так как еда и эль подавались в его честь. Но это, несомненно, было мудрым решением датчанина. Люди не могут носить оружия в королевском доме, но эль, конечно, спровоцировал бы драки между людьми Хэстена и саксами.
Как бы то ни было, Альфред не оскорбился. Для этого он был слишком счастлив. Может, король и видел свою приближающуюся смерть, но полагал, что его Бог поднес ему великие дары. Он видел полный разгром Харальда, а теперь наблюдал, как Хэстен привез свою семью на крещение.
Я услышал, как Альфред сказал епископу Эркенвальду:
— Я оставлю Уэссекс в безопасности.
— Я верю, что вы не покинете нас еще много грядущих лет, — лицемерно ответил Эркенвальд.
Альфред похлопал епископа по плечу.
— Все в руках Господних, епископ.
— А Господь прислушивается к молитвам своих людей, повелитель.
— Тогда молись за моего сына, — сказал Альфред, повернувшись, чтобы посмотреть на Эдуарда, который со смущенным видом сидел во главе стола.
— Я никогда не перестаю за него молиться, — ответил епископ.
— Тогда молись сейчас, — радостно проговорил Альфред, — и проси Бога благословить наш пир!
Эркенвальд подождал, пока король усядется за стоящий на возвышении стол, а потом молился громко и долго, заклиная своего Бога благословить еду, которая остывала, а потом благодаря его за мир, который теперь наверняка ожидает Уэссекс.
Но его Бог не слушал.
С того пира и начались все беды. Полагаю, мы наскучили богам; они посмотрели вниз, увидели счастливого Альфреда и по своему обыкновению решили, что пора бросить игральные кости.
Мы находились в огромном римском дворце, здании из кирпича и мрамора, залатанного сакскими плетнями и тростником. В зале имелся помост, на котором обычно стоял трон, но теперь длинный помост был завешан зеленой льняной тканью, а Альфред сидел в центре стоящего на возвышении длинного стола, между своей женой Эльсвит и своей дочерью Этельфлэд. Кроме служанок, они были единственными женщинами, присутствовавшими на пиру. Этельред сидел рядом с Этельфлэд, а Эдуард — рядом с матерью. Другие шесть мест за тем столом занимали епископ Эркенвальд, епископ Ассер и самые важные посланники из чужеземных стран.
Рядом с помостом арфист распевал длинный гимн, славя Бога короля Альфреда.
Внизу, между колоннами зала, было еще четыре стола, за которыми ели гости. Гости эти представляли собой пеструю смесь церковников и воинов. Я сидел между Финаном и Стеапой в самом темном углу зала и, признаюсь, был в дурном расположении духа.
Мне казалось несомненным, что Хэстен одурачил Альфреда. Король был одним из самых мудрых людей, которых я когда-либо знал, однако он питал слабость к своему Богу, и ему в голову не приходило, что за очевидной уступкой Хэстена может стоять политический расчет. Альфреду просто казалось, что его Бог совершил чудо. Он знал, конечно, от своего зятя и от своих шпионов, что Хэстен нацелился на трон Восточной Англии, но это не беспокоило Альфреда, потому что он уже признал, что те земли отданы датчанам. Он мечтал вернуть их, но понимал разницу между желанием и возможностью. В последние годы своей жизни Альфред всегда именовал себя королем Ангелкинна — королем английского народа, подразумевая под этим словом все земли Британии, где говорили на языке саксов.
