Эта мысль стала решающей. Он быстро поднялся с постели и оглянулся в поисках одежды.
Чистая, аккуратно сложенная, она лежала на стуле. Чуть поодаль стояли начищенные до блеска чёрные сапоги, шпага с ножнами была прислонена к спинке стула. Шатобриан вынул шпагу из ножен. Ни единой капли крови, ни единого пятнышка — шпага просто блестела. Наверное, это Авиталь всю ночь занималась его одеждой. Чувство признательности затопило его сердце. Всё-таки она славная, эта так странно порой на него поглядывающая девушка.
Он надел штаны, затем сапоги и потянулся к рубашке. Поверх рубашки, по обыкновению, он накинул кольчугу. Затянул ремешки, стягивая её вокруг своего тела. Затем взял кожаную безрукавку, затянул ряд свисавших тесёмок. И наконец опоясался шпагой. Прихватив плащ, молодой человек вышел из комнаты. В зале за накрытым столом ждали его отец и дочь. Оба поднялись, когда он появился, и пригласили отобедать вместе с ними. Поблагодарив, Шатобриан присоединился к трапезе. Проснувшийся после болезни голод и предстоящая дальняя дорога заставили его со всем вниманием отнестись к еде, что, впрочем, не мешало слушать сбивчивую речь хозяина дома:
— Я видел несколько вооружённых отрядов, — волнуясь, рассказывал Амос, — все идут из Парижа, на Юг. Говорят, что Гизы объявили войну протестантам. Будто они поклялись, что не успокоятся, пока не уничтожат всех еретиков. Как только они закончат с ними, сразу же возьмутся за нас.
Это происходит всякий раз после войны. Казна опустошаются, вот они и пополняют её за счёт крови евреев. Будто нельзя просто попросить. Неужто пожалеем золота для спасения жизни? Но кто нас слушает? Нас только ненавидят. Узнать бы ещё, за что именно…
— Отец!.. — Авиталь бросила укоризненный взгляд на отца и извиняющийся — в сторону молодого человека. — Не сердись на него.
— За что? — удивился Шатобриан. — Он говорит правду. Но ко мне это не имеет отношения. Я уже несколько лет поддерживаю отношения с неаполитанскими евреями. И они ни разу не дали мне повода пожалеть о нашей дружбе.
— А кто вам его осмелиться дать, этот повод? — Амос было хихикнул, но, заметив укоряющий взгляд дочери, тут же посерьёзнел.
— Ты ошибаешься. Нас многое связывает, но только не страх. А теперь я должен уйти. И поблагодарить вас за всё, что вы для меня сделали.
— Ты уходишь… Сейчас?.. — упавшим голосом спросила Авиталь. Она смотрела на него с таким отчаянием, что Шатобриан на мгновение растерялся.
— Мне пора. Я направлялся в Париж, но лишь для того, чтобы отправить сообщение с нужным человеком. То самое, которое повёз твой племянник.
— Погоди, — Амос поднялся из-за стола и вышел. Шатобриан бросил озадаченный взгляд на Авиталь. Та не находила себе места — то бросала на него умоляющий взгляд, то отводила глаза и заливалась пунцовым румянцем, словно смущаясь своих мыслей. Казалось, девушка хочет, но никак не может решиться что — то сказать. Вернувшийся Амос неодобрительно глянул на взволнованную дочь и сказал, обращаясь к Шатобриану:
— Возьми! Они тебе понадобятся, — на стол перед молодым человеком лёг туго набитый кошелёк.
— Здесь немало, — Шатобриан подбросил кошелёк в ладони, проницательно взглянув на Амоса. — Ты с такой лёгкостью расстаёшься с деньгами?
— Вовсе не с лёгкостью, — вырвалось у Амоса, что вызвало негромкий смех Шатобриана. Амос, услышав смех, насупился.
— Не обижайся, — миролюбиво произнёс Шатобриан. — Я всего лишь хотел понять, что руководит твоими поступками. И вижу друга, который искренне хочет помочь. А потому я готов поручить тебе одно важное дело, которое доверил бы далеко не каждому.
Хмурое лицо Амоса разгладилось, глаза заинтересованно сверкнули. Напряжённо прислушивающаяся к разговору Авиталь с неожиданно проснувшейся надеждой подняла голову.
— Не хочешь ли ты отправиться вместе с дочерью в Неаполь?
— Куда? — вопрос застал Амоса врасплох. — Что я буду делать в Неаполе?
— Ждать меня.
— Отец!.. — воскликнула с заблиставшими радостью глазами Авиталь и, устыдившись своего порыва, закрыла лицо ладонями.
— На тебя можно положиться, а твоя дочь умеет хорошо лечить раны. Хороший лекарь — это то, что всегда нам не хватает. Подожди, — добавил Шатобриан, увидев, что Амос собирается заговорить. — Сейчас я сообщу тебе то, что известно лишь немногим. — Молодой человек понизил голос. — На верфях Неаполя готовится к спуску фрегат. Над ним работали лучшие корабелы Венеции.
— Мой племянник, — догадался Амос. Шатобриан кивнул.
— Ты отправишься в Неаполь, к тому же человеку, что и Ниссим. Тувия покажет тебе фрегат. У него же ты возьмёшь золото на покупку оружия для двухсот воинов. Покупай всё: мушкеты, аркебузы, сабли, шпаги, кинжалы, пики, топоры. И тридцать шесть орудий — самых лучших. Ты же поможешь подобрать команду для корабля.
— Команду? — растерялся Амос. — Но я никогда в глаза не видел ни одного моряка.
— Найдёшь знающего человека, пусть поможет. Но я прошу тебя скрыть от него, кому принадлежит фрегат — никто не должен знать истину. Ты понимаешь? — встретив его вопросительный взгляд, Амос понятливо кивнул.
— Одним словом, корабль должен быть готов к отплытию как можно скорее. Если ты согласен, тогда нужно выезжать в Неаполь незамедлительно.
— Я, — Амос переглянулся с сияющей дочерью, — с радостью буду служить тебе.
— Тогда в путь, — Шатобриан поднялся и, бросив тёплый взгляд в сторону отца и дочери, добавил:
— И ещё одно. Найдёшь мастеров-резчиков. Пусть нос корабля украсит фигура Белого Единорога.
Я хочу, чтобы враги видели, кто именно сражается против них.
Генрих Наваррский обедал в окружении ближайших друзей. Обед, как всегда, протекал шумно.
Однако шутки за столом звучали лишь до того мгновения, пока королю не сообщили о том, что некто, не пожелавший назвать своего имени, хочет встретиться с его величеством. После короткого молчаливого обмена взглядами, Агриппа, сидевший рядом с королём, поднялся и вышел из зала. Очень скоро он возвратился в сопровождении молодого человека. Король, внимательно прищурившись, разглядывал посетителя без всякой тревоги, ибо верный Агриппа никогда не привёл бы к нему человека, не будучи абсолютно уверенным, что от того не исходит опасность. Молодой человек, отвесив лёгкий поклон, протянул Генриху какие-то бумаги.
— Что это? — принимая документы у него из рук, спросил король Наваррский.
— Прочтите, сир, и вам всё станет понятно, — последовал почтительный ответ.
— Надеюсь, эти бумаги не знак трогательной заботы моей любимой тёщи, — пробормотал, усмехнувшись, Беарнец. За столом раздались короткие смешки, которые сразу же утихли, стоило сотрапезникам заметить, с какой сосредоточенностью погрузился в чтение полученных документов король. Дочитав, он свернул бумаги, встал с места и, протянув их обратно молодому человеку, приветливо произнёс:
