— Что это? — принимая документы у него из рук, спросил король Наваррский.
— Прочтите, сир, и вам всё станет понятно, — последовал почтительный ответ.
— Надеюсь, эти бумаги не знак трогательной заботы моей любимой тёщи, — пробормотал, усмехнувшись, Беарнец. За столом раздались короткие смешки, которые сразу же утихли, стоило сотрапезникам заметить, с какой сосредоточенностью погрузился в чтение полученных документов король. Дочитав, он свернул бумаги, встал с места и, протянув их обратно молодому человеку, приветливо произнёс:
— Рад вас приветствовать в нашем скромном жилище, монсеньор!
Услышав эти слова, Агриппа без сил опустился в кресло и озадаченно уставился на визитёра, хорошо, как Д’Обинье казалось ранее, ему знакомого. Генрих же продолжил:
— Должен сразу предупредить: у меня нет денег, чтобы оплачивать услуги таких людей, как вы.
Если вы, юноша, ищете способ разбогатеть, то вам лучше обратиться к герцогу Гизу. У него достаточно золота — с лёгкой руки моего кузена, короля Испании.
— Я здесь для того, чтобы предложить свою помощь в обмен на маленькую услугу, — последовал ответ.
— Сделка? Любопытно. В чём же именно может выразиться ваша помощь? И какой услуги вы ждёте от меня? Да что с тобой такое? — король не мог скрыть удивления, когда наконец обратил внимание на лицо Агриппы, который строил какие-то загадочные гримасы. Посетитель незаметно улыбнулся.
— С вашего позволения, сир, я могу сказать это только вам одному, — обратился он к Генриху Наваррскому.
После краткого размышления король пригласил следовать молодого человека за собой. Отойдя на расстояние, где их тихого разговора не мог расслышать никто из присутствующих, напряжённо наблюдающих за происходящим и готовых в любой момент прийти на помощь своему королю, Генрих выслушал гостя и изумлённо воскликнул — столь громко, что услышали все:
— И это всё, что вы просите? Признаться, монсеньор, мне даже несколько не по себе. Подобная услуга мне ничего не будет стоить за исключением удовольствия. Вам же придётся очень нелегко. Я чувствую себя, как во время карточной игры, когда приходится мошенничать ради выигрыша.
— Благо, сам признаётся, — раздалось за столом недовольное бурчание.
Король подошёл к столу и с непередаваемым наслаждением объявил:
— Полагаю, нам следует прервать обед. Как мне видится, нас ждёт вечер, полный увеселений.
Тем временем граф Шеверни возвращался домой из Нерака. Прибыв в замок, он первым делом осведомился у слуг о гостье. Услышав, что она вышла в сад, граф направился на её поиски. Ещё издали он заметил голубую накидку — погружённая в печальные раздумья, Изабель не спеша шла по аллее, ничего не замечая вокруг.
— В это время года сад малопривлекателен. Но уже через несколько недель вы сможете увидеть всю красоту этого места.
Изабель обернулась, заслышав голос. На осунувшемся лице появилась приветливая улыбка.
— Это вы, сударь, — произнесла она, протягивая ему обе руки, — я надеялась, что вы приедете.
Граф Шеверни взял её руки в свои и, склонившись, поцеловал одну из них. Выпрямившись и открыто улыбаясь, он ответил:
— Признаюсь, сударыня, я спешил домой. Мне не терпелось узнать, как вы устроились. Всем ли довольны? Относятся ли к вам с должным почтением? Нет ли у вас…
— Остановитесь, сударь, — мягко перебила его Изабель, — я прекрасно устроилась. Малейшее моё пожелание тут же исполняется. Однако не стоит так беспокоиться обо мне. Я давно перестала обращать внимания на роскошь и удобства.
— Мы постараемся изменить ваше мнение, сударыня. С вашего позволения, — граф Шеверни предложил ей руку. Поблагодарив его улыбкой, Изабель приняла её. — Здесь есть тропинка, — граф Шеверни указал свободной рукой влево. — Несколько лет назад я приказал выстроить беседку прямо на берегу озера для… — граф неожиданно замолчал и лицо его омрачилось.
Изабель легонько пожала его руку и с участием произнесла:
— Я всё знаю, сударь.
— И что вы думаете?
— Вы не заслуживали такого отношения к себе, однако… — Изабель, помолчав, продолжила со всей откровенностью: — Однако я склонна признать ваш поступок несправедливым.
— Меня предали, сударыня. Заверяли меня в любви, но как только я уезжал… — граф снова замолчал. Мрачное выражение не сходило с его лица. Они шли рука об руку и разговаривали так, словно знали друг друга много лет.
— Она предала вашу любовь, но что стало с вашими чувствами? Я понимаю, что испытывали вы, но поймёте ли вы, какие чувства владели ею, если она решилась на столь ужасный поступок?
Простите её сударь. Простите сами и попросите прощения у своей супруги. Вот мой совет.
— Я сам думал о мессе, — признался граф Шеверни, — но события развивались столь стремительно, что мне не удалось выбрать для этого времени.
Они вышли на ту самую тропинку, о которой упоминал граф. Вскоре показалась и беседка.
Маленькая крыша была покрыта соломой, внутри беседки стояли две изящные скамеечки.
Обрывистый берег, на котором она стояла, нависал над водой, что позволяло наслаждаться красотой озера. Граф помог девушке устроиться на одной из скамей, сам сел напротив.
— В вас чувствуется беспокойство, — заметила Изабель, — если это следствие нашего разговора…
— Нет-нет, сударыня, — поспешно ответил граф Шеверни, — вовсе нет. Но должен признаться, что вы очень тонко подметили состояние, в котором я пребываю. Дело в том, что против нас начались военные действия. Положение осложняется тем, что приходится противостоять сразу двум могущественным врагам: с одной стороны надвигается католическая лига во главе с герцогом де Гизом, с другой — армия короля Франции.
— Король и Гизы объединились? — удивилась Изабель.
— Нет, — граф невесело рассмеялся, — каждый воюет за себя и против всех. Это совсем не просто понять. Мы этим занимаемся уже второй день, но так и не пришли к определённому выводу. Вам же не стоит вообще об этом думать.
— Я и не думаю, — вздохнула Изабель.
— О чём же ваши мысли? Могу я узнать?
— О нём, — тихо промолвила в ответ Изабель и устремила взгляд на озеро. — Вам я признаюсь, сударь. С той поры как мы расстались, я пребываю в смятении. До сей поры я не могу понять, почему с ним обошлись с такой жестокостью. Меня мучает и то, что я оставила его одного, раненого…
— Он сам того желал. Вам не в чем себя винить, — возразил граф Шеверни.
— И ещё — почему он желал отослать меня? Не потому ли, что нам угрожала смертельная опасность? Одни сомнения… И эти сомнения рвут мне душу. — Изабель обернула к графу бледное лицо и упавшим голосом добавила: — А более всего меня гнетёт наше расставанье. Я не знаю, увижу ли его вновь?.. А если он… считает меня виновной в том, что произошло? Если не захочет меня более видеть? Я не смогу жить, если это так…
