этой встречи историку пришлось… доказывать императору необходимость сохранения самодержавия! Разошлись они недовольные друг другом. Это после они станут друзьями, когда поменяется сам Александр I. При жизни Карамзина «Записку» не публиковали, да и после его смерти, до самого 1988 года, она публиковалась лишь с большими цензурными вымарываниями.
Так, в начале XIX столетия с новой силой разгорается спор о русской национальной идее – и его огонь будет полыхать весь век, давая стране блестящих мыслителей и философов. Этот спор возникает всегда, когда Россию хотят вписать «в общий путь всех народов». Может быть, потому, что в этот момент интуитивно срабатывает сигнальная система, предупреждающая, что путь этот уводит от задачи, которую поручил нам Бог? От Божественного домостроительства и призвания быть хранителем православия.
Галломания в России и нашествие французов
Петергоф – «русский Версаль» – возводился по образцу резиденции французского короля. Так строят свои дворцы в прошлом, XVIII веке многие монархи мира. Франция тогда, как США теперь – мировая и очень модная держава. Аристократы во многих европейских странах говорят на своем языке с французским акцентом. Французский (как теперь – английский) – язык международного общения и даже частной переписки.
Россия – не исключение. Фамусов в грибоедовском «Горе от ума» восклицает:
А все Кузнецкий мост, и вечные французы,
Оттуда моды к нам, и авторы, и музы:
Губители карманов и сердец!
Страна действительно полна французских учителей, гувернеров и воспитателей. Это они, особенно активно – с елизаветинской и екатерининской поры, напитывают страну «галломанией», влюбленностью во все французское. Несколько поколений русской элиты были воспитаны французскими аббатами-эмигрантами. О типичном московском барине начала этого века вот так говорил поэт Батюшков:
«Пользуясь всеми выгодами знатного состояния, которым он обязан предкам своим, он даже не знает, в каких губерниях находятся его деревни; зато знает по пальцам все подробности двора Людовика XIV по запискам Сен-Симона, перечтет всех любовниц его и регента, одну после другой, и назовет все парижские улицы».
Батюшков же сложил строчки:
Налейте мне еще шампанского стакан,
Я сердцем славянин – желудком галломан!
Вместе с заемной модой приходят и их нравы – уже в Екатерининскую эпоху «щеголихи» и «петиметры» зачитываются столь обильно издаваемой переводной (с французского) и отчасти оригинальной порнографической литературой – да и живут почти так же.
При патриоте Павле I галломания чуть поутихла, но при его сыне расцвела с новой силой. Воспитанием наследника престола Александра Павловича занималась его бабка Екатерина II. Она поручила его женевцу Лагарпу, который, оставляя Россию, столь же мало знал ее, как и в день своего приезда, и который ставил Швейцарию в пример будущему самодержцу.
Вообще нашим галломанам, влюбленным во все французское, невдомек было, что большинство из приезжавших в Россию французских гувернеров и учителей – это неудачники или даже преступники у себя на родине, сбежавшие на «варварский» север от наказания. Дидро назвал петербургских французов «сволочью, какую можно только себе представить». Но в России им оказывали неслыханный прием уже за одно их происхождение. Точнее всего это выразилось в монологе Чацкого:
Французик из Бордо, надсаживая грудь,
Собрал вокруг себя род веча
И сказывал, как снаряжался в путь
В Россию, к варварам, со страхом и слезами;
Приехал – и нашел, что ласкам нет конца;
Ни звука русского, ни русского лица
Не встретил: будто бы в отечестве, с друзьями;
Своя провинция. – Посмотришь, вечерком
Он чувствует себя здесь маленьким царьком;
Такой же толк у дам, такие же наряды…
Чацкий же высмеивал пародийное, карикатурное внешнее подражание:
Ах! если рождены мы все перенимать,
Хоть у китайцев бы нам несколько занять
Премудрого у них незнанья иноземцев.
Воскреснем ли когда от чужевластья мод?
Чтоб умный, бодрый наш народ
Хотя по языку нас не считал за немцев.
Это воскресение произошло, когда вчерашние учителя и законодатели мод пришли завоевателями в Россию.
Нашествие Наполеона стало пробуждением, снятием морока, лучшим лекарством от галломании, и впрямь было многими сразу осознано как христианская битва с атеистической Францией. Священный синод назвал Наполеона антихристом – его армия и вела себя, как антихрист, в захваченной Москве.
Святитель Платон, митрополит Московский и Коломенский, послал в благословение императору Александру I образ преподобного Сергия Радонежского, святого игумена России и поборника нашей армии. «Отец Московского духовенства» неоднократно писал государю, не скрывая при этом смертоносных ужасов предстоящей войны, предвидя «реку крови человеческой». В утешение всем он пророчески предсказал конечную победу русских над силами зла: «Покусится алчный враг простерть за Днепр злобное оружие – и етот фараон погрязнет здесь с полчищем своим, яко в Чермном море».
6 июля император из Полоцка отправил воззвание всему народу о нашествии врага: «…соединитесь все, с крестом в сердце и с оружием в руках, никакия силы человеческия вас не одолеют».
11 июля народ, забыв о предстоящей опасности, с ранней зари двинулся встречать императора, который оставил ставку после шести дней отступления нашей армии и ехал в Москву. Не в столицу, а именно сюда, к древним русским святыням и мощам святителей, в Успенский собор Кремля – молиться с народом о победе. Александр был воспитан деистом, как и его бабушка Екатерина. Но едва ли его поездка на молебен в Москву была просто формальностью, данью традиции. Счет шел на часы, и император понимал, что на Россию идет опаснейший и сильнейший завоеватель на планете.
Вряд ли в Москве когда-либо еще повторялось подобное: священники в полном облачении с крестами в руках стояли у своих приходских церквей по той дороге, где надлежало проезжать государю. При встрече предписано было петь защитительную молитву: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази его…» Государь прибыл в Москву лишь на следующий день, 12 июля. Он заходил в Успенский собор, полный духовенства и народа.
Что это – горячее упование на Бога, проснувшееся в либеральном императоре? Или расчет – рационально-то он понимал, что Церковь остается единственной патриотической и вдохновляющей силой, консолидирующей, заряжающей народ?
Так или иначе, но это была пламенная молитва царя и народа. Вел службу преосвященный Августин, который управлял Московской епархией в связи с немощью митрополита Платона. В проповеди владыка сказал горячие слова: «…кровавый свой меч внес во внутренность Отечества», благовествовал будущую победу над врагом: «Царю! Господь с тобой! Он гласом твоим повелит бури, и станет в тишину, и умолкнут волны воды потопныя. С нами
