тешился со своими наложницами-полонянками во дворце, хотя возмущённые горожане уже собирались на агоре – торговой площади в верхней части города – и с ужасом обсуждали, какая неведомая сила вторглась в полис, сколько уже бед причинила, и призывали его защитить хотя бы город, на стенах которого оставалась лишь редкая городская стража. Наконец, Константин внял ропоту и выслал конных лазутчиков, чтобы, не предаваясь панике, самому удостовериться, так ли это, и разубедить своих трусливых соотечественников.
Разлетевшиеся вдоль побережья всадники и в самом деле узрели невероятное – разрушенный город Пергам Понтийский, разорённые дома ремесленников, виллы купцов и именитых вольных граждан по всему Капейскому мысу, сожжённые остовы кораблей у причалов, потоптанные конницей поля, виноградники. Однако самих варваров, сколько бы ни искали, сколько бы ни опрашивали беженцев, так и не обнаружили. Вероятно, сил у них хватило лишь на разбой, после которого они скороспешно покинули пределы полиса, не посмев даже приблизиться к стенам хорошо укреплённого города. Но перепуганные, избежавшие лютой смерти капейцы уверяли, что дикие полунощные племена хитры, сметливы и следует ждать ещё больших неприятностей. Дескать, они не убрались восвояси, а будто бы, предав огню богатый Пергам, дома ремесленников в посадах и мастерские, вызволили своих соплеменников-рабов, сотворили с ними некий обряд очищения и отправили на своих конях в полунощную сторону. Причём сотворили всё это за один день, от восхода до заката! Сами же подошли к морю и, выстроившись в колонну, не снимая доспехов, со своими длинными копьями и прочим оружием, вошли в волны морские и двинулись по дну в сторону Ольбии, которая в ясную погоду была отчётливо видна с Капейского мыса. И будто некоторые, имевшие лошадей, даже не спешились и верховыми отправились прямиком к городу через широкий лиман по дну морскому!
То есть, скорее всего, супостат потопился от своего варварского, немыслимого отчаяния и безрассудства, не способный покорить могущественную, неприступную Ольбию и не желая сдаваться эллинам. Это наблюдали многие беженцы, а живущие у моря виноградари несколько дней потом находили на прибойных отмелях и зарывали в землю раздувшиеся, почерневшие бородатые трупы, в том числе и конские, дабы падаль сия не смердила и не портила нежнейшего вкуса зимнего винограда, весьма чуткого к воздуху. Но утратившие своё достояние и объятые страхом капейские купцы, вольные ремесленники окончательно обезумели и продолжали осаждать детинец, где располагался архонт. Они шли на приступ дворца стратега, требуя возмещения ущерба и немедленного сбора распущенного по домам ополчения, которое бы защитило их от варваров. Они даже написали петицию архонту, в которой обезумевшие уверяли, что варвары, пройдя по дну моря, незримыми доберутся до Ольбии и внезапно выйдут из воды, прямо под низкие береговые стены. Так они вышли к Пергаму Понтийскому и застали его жителей врасплох! И ещё пригрозили капейцы, что непременно напишут тирану Милета и в Афины, коли стратег полиса отвергнет их требования и не спасёт своих вольных граждан.
Молодого по возрасту архонта не особенно-то волновал нарастающий шум в городе, ибо он верил в счастливую звезду полиса и воспевал её в стихах. Потомок карийских племён, некогда переселившихся на полунощный берег Понта из далёкого Милета, через своих предков был причастен к выбору названия полиса: именовать Ольбией, то есть счастливой, первым стал далёкий его предок, когда построил каменные крепостные стены, о которые разбился не один набег скуфи сарской, чубатых сколотов, русов и прочих племен, обитающих за холмами, горами и в степях. Кроме того, он ещё недавно изучал в философской школе логику и потому пристально следил за поведением рабов, зная верную примету: если невольники ведут себя покорно, смиренно и в их глазах лежит вечная печаль, можно не опасаться набегов. И, напротив, когда они отводят взоры либо во взглядах сквозит ненависть, можно было ждать скорого возмущения или восстания. А это означало, что их соплеменники-варвары подошли к границам полиса и готовятся к набегу. По своему недомыслию он считал, что невольники не умеют скрывать своих чувств, поэтому не тревожился, глядя, как колобродит площадь перед дворцом, но, получив петицию, наконец-то внял мольбам и угрозам граждан, призвал стратега и велел послать гонцов созывать войско, пообещав возместить урон, причинённый нашествием варваров. Чтобы отпущенные по своим владениям ополченцы в неурочное время явились к Ольбии и встали на защиту города, требовалось не менее двух дней. Однако толпа более внимала всевозможным слухам, досужим вымыслам и, ожидая, когда варвары выйдут из моря и нападут, ещё сильнее напитывалась опасным, мятежным страхом. Многим уже чудилось, как из морских волн поднимаются зловещие ватаги полунощных племён и идут на приступ, поэтому теперь обезумевший народ в смятении норовил покинуть город и бился возле ворот, запертых по указанию стратега. Никто не надеялся, что городская стража и личная охрана архонта смогут противостоять коварному супостату, если он и впрямь выйдет из моря.
Пока собиралось войско, привести вольных граждан в чувство мог единственный человек – всеми уважаемый учитель философской школы Бион, предсказания которого будто бы начинали сбываться. И тогда гордый архонт снизошёл, призвал своего учителя и попросил научно развеять напрасные страхи капейских беженцев и погасить начавшуюся панику среди граждан Ольбии.
Бион слыл оракулом и уже давно взирал на положение дел в полисе с горькой усмешкой, верно зная наперёд, чем всё закончится, однако архонту в помощи не отказал и, в свою очередь, собрал на площади распущенных на время беспорядков учеников, в их число входил и Арис. И не толпе, но им стал демонстрировать опыт по испытанию физического естества варваров. Он велел привезти и установить три огромных глиняных сосуда, в которых обычно хранили зерно, после чего заполнить их морской водой и в каждый опустить по одному связанному по рукам и ногам рабу из числа добытых в полунощной варварской стране, причём разнополых, разновозрастных, и наблюдать, что произойдёт. Первым перестал пускать пузыри и погрузился на дно молодой варвар-самец, которого достали и положили на обозрение толпе, чтобы каждый мог удостовериться в его смерти; за ним утонула самка, дольше всех продержался отрок. Уже захлебнувшегося, без признаков жизни, его вынули из сосуда, бросили рядом с другими умерщвлёнными рабами, но он вдруг отрыгнул воду, задышал и даже попытался встать на ноги, тем самым чуть было не испортив научный опыт. Отрока вновь запихали в воду, накрыли крышкой и скоро достали утопленным – замершая толпа капейцев и горожане облегчённо вздохнули. Однако для пущей убедительности Бион велел эскулапу рассечь тела мёртвых и показал ученикам, что строение внутренних органов варваров, как и у эллинов,
